часы, дубину и литровую бутыль одеколона, Джон раздобрел и скормил поволжанам газету. «Вечерний Волос Кенсингтона» мгновенно был растерзан и съеден с таким хрустом и смаком, как никогда не едали и самых свежих вафель из пекарни Боно сотоварищи.
В этот-то момент и подошел печальный, как оплывшая свеча, Брайан. От вопросительного взгляда Джона у него так заунывно запело в животике, что Дикон расчувствовался, отвел его в сторонку, и, протянув одну моль, прошептал:
– Пойдем, я тебе дам понюхать бутылку из-под коньяка!
Заполучив бутылку, Брайан поскорей засунул в нее свой необъятный нос и стал поглощать винные капли и коньячные пары с таким усердием, что окружающие его товарищи – голубожоры и волосокрады – просто корчились от зависти.
– Ай да нос, – гундосил в рифму из бутыля Мэй. – Что за нос! Шедевральный.
Но нос его и подвел – когда Мэй решил достать его из бутылки, тот решительно воспротивился. Тут Фредди вытащил из кармана молоток и гаркнул:
– А вот кому носы доставать! Bceгo за одну моль!
Брайан, пьяненько смаргивая слезки, вынул моль, и, немного обглодав крылышко, отдал другу. Фредди придирчиво осмотрел поврежденную мольскую конечность, пробормотал что-то о бесстыжем обмане со стороны бутылконосых, но голод взял верх над его обычной щепетильностью, и моль была проглочена. Она несколько ударила Фредди в голову, поэтому с первого раза по бутылке он не попал. Брайан, гнусаво визжа, умчался в город со скоростью игуаны, и даже так же выбрасывая ноги.
Настала ночь. Брайан брел по Лондону, что-то грустно и протяжно трубя носом в бутылку. На эти вопли души, не нашедшей покоя, сбежались горожане.
– Кто это тебя так? – поинтересовался старый приятель Мэя Тим Стаффель.
– Ду-у! – жалобно протрубил Брайан и покачал бутылкой.
Сосуд в сочетании с общим внешним видом Мэя, который никогда упитанностью не отличался, а сейчас и вообще высох, как мумия, вызвали такую жалость со стороны мэйфэрцев (ибо именно в их стан странствия занесли Гарольдыча), что они общими усилиями сняли с носа Мэя стеклотару, а потом сбегали по домам и накидали ему полный мешок кое-какой снеди. Брайан притащил мешок на поляну, чтобы похвастаться, но все уже спали, поэтому Мэй обиженно заглотал все, до чего смог дотянуться, и лег соснуть часиков тридцать под неумолчное пение несъедобных сов.
Утром первым проснулся Фредди, умылся в реке и, почесываясь, побрел на поиски завтрака. Увидя Очень толстого Брайана и, понятно, ни капли его не узнав, он принялся ходить вокруг, бормоча: «Ску-усно! Ску-у-усно!»
…Когда Брайан проснулся, вокруг него уже образовалось кольцо из голодных людей, вполне способных, судя по блеску в их глазах, на преступление без наказания. Брайан откашлялся и приятным фальцетом сказал:
– Ребята, вы что это? Это ж я! Я несъедобный!
– А вот это мы сейчас и проверим, – плотоядно ответил Роджер и для пробы куснул Брайана за ухо. – У-у! Не свинье,