Пьесы о совести и чести. Игорь Тарквимада

по слабости, а не по подлости и выгоде.

      Авдей:

      – Да, по слабости, братка, я не подлец

      Серафим:

      – Ты не брат мне, Каин. А подлость твою душевную время покажет.

      Затемнение сцены. Голос через репродукторы:– «Прошло несколько лет, та же хата, Авдей стал старостой села».

      В хате сидят Авдей, Серафим, Емельян и взрослый Панкрат сын Емельяна, Панкрат с опущенной головой, Емельян в углу, то же с опущенной головой.

      Панкрат:

      – Дядя Авдей, прими в село, ты же староста, как ты скажешь, так и будет.

      Авдей (говорит высокомерно):

      – Люди не поймут. Ты в полоне у татар кем был, надсмотрщиком, Руссичей сек. Кровь Русскую пущал.

      Серафим:

      – Ни тебе его попинать, иль забыл свои грехи.

      Авдей:

      – Замовчк, Серафим, терплю тебя, да верно Любава молвит, гнать тебя надо батогами, хлеб мой ешь, в хате моей живешь.

      Серафим:

      – Ой ли, хлеб я своим потом добываю, а хата не твоя, а Емельяна. И Панкрата ты гонишь, что б хату ему не отдавать, прижились вы с Любавой на чужой печи.

      Авдей:

      – Мои грехи, дело прошлое, я потом своим на полях хлебных их искупил, а хату нам Емельян сам отдал. Мы его с Любавой кормим, за это и хата эта наша. И не из-за хаты я Панкрата не пущаю, а за предательство, что своих в полоне мучил.

      Панкрат:

      – Прости, дядя Авдей, не по подлости души своей я татарам служил. Когда разбили дружину нашу на озере Илеть, в полон меня взяли, я едва на ногах стоял, уже биться не мог. В полоне шибко тяжко было. Еды мало было, били часто. Не здюжил я. Дюжа тяжко было. Разум терял. Боли много перенес. Вот и взял я кнут в руки.