салатов, ложащихся в желудке тяжким грузом, никакого горячего, которое, после жирных разноцветных пирамид и башен из рыбы, картофеля, моркови и огурцов, не желает проталкиваться по пищеводу, но ты упорно ковыряешь запечённое мясо, пропихиваешь его внутрь себя, чтобы не обидеть хозяев.
Нет и странных, больше напоминающих конвульсии, танцев, когда несколько человек дёргаются под музыку на небольшом пяточке пространства, то и дело поправляя, слетающие тапки.
У студентов всё иначе, легче, веселее, свободнее. Пиво, солёные орешки, сушёная рыба, жареная картошка, гитара, и тот, кто умеет на ней играть.
Я гнала из головы дурные мысли об отце, заставляя себя получать удовольствие от вечера, вытуживала радость, подпевала нестройному хору голосов, смеялась над анекдотами. Завтра меня будет ждать расплата за моё безрассудство, но разве вечер проведённый среди однокурсников не стоит того? Порой, мне удавалось расслабиться, алкоголь медленно, но верно делал своё дело. Однокурсники казались дружелюбными, в синих сентябрьских сумерках, в шелесте, слегка пожелтевшей, но всё же ещё крепкой листвы, чудилось нечто умиротворяющее, а завтрашнее объяснение с отцом казалось таким же далёким, как и выпадение первого снега. Из приоткрытого окна пахло дождём и мокрым асфальтом, в высотке напротив зажглись разноцветные квадраты окон. Пальцы Женьки Лебедева перебирали струны, пенилось пиво в стаканах, и меня слегка клонило ко сну. Но внезапно, накатывал страх, сердце ускоряло ритм, а по телу растекалась слабость, противная, нездоровая, язык немел. Хотелось забиться в дальний угол, скрючиться в позе эмбриона и дождаться смерти, так как во мне стойко укреплялось понимание, что она, эта страшная старуха с косой совсем близко. Дашка сидела рядом, но жаловаться ей на перепады своего настроение было стыдно. В психоаналитики она не нанималась. Да и к чему портить человеку праздник своими стенаниями?
– Ребята! – Провозгласил Гавриков, поднимаясь из за стола с бокалом в руке. – Я хочу поблагодарить вас за то, что вы есть, такие весёлые, смешные, жизнерадостные и дружные.
– Не стоит благодарности, дружище, – начал Витёк, но Гавриков остановил его жестом.
Лицо хозяина квартиры оставалось максимально– серьёзным, что заставило всех притихнуть.
– Мне было приятно учиться с вами, встречаться на вечеринках, прогуливать лекции. Но сегодня я покину вас, ровно в полночь, за мной прейдут.
Стало страшно, но уже не за себя, а за Гаврикова, за любого сидящего в этой комнате. Теперь, темнеющая улица за окном казалась зловещей, а квартира не убежищем, а ловушкой.
– Но может тебе позволят учиться? Ведь они иногда позволяют, – неуверенно проговорила староста.
– Нет, Лен, – вздохнул Гавриков. – Мне ясно дали понять, что ни о какой учебе и речи быть не может. Меня будут пить всей семьёй и муж, и жена, и сын, по вампирским меркам, мой ровесник. Короче, меня не станет уже через год.
Королева группы – Юлька Богданова взвыла. И этот вой был искреннем. Он вмещал всё, и ужас происходящего, и жалость к