Соколиный остров. Александр Владимирович Токарев

братцы! Так и подступает! Кругом вода!

      – Ладно-ладно, Гаврилыч! Не паникуй! Лодка есть. Да и не пойдет вода дальше. Все весны здесь сухо было.

      Они еще пили, накрывая первую свою захмеленность мутным озлобленным «перебором», который так свойственен русскому человеку.

      Володька потом вспоминал, что Сабуров заставлял Гаврилыча плясать и прыгать через костер, и он… Володька, смеялся, показывал пальцем на бедного старика. Еще он помнит чувство ожесточенного превосходства над Гаврилычем. Это стайное чувство, когда люди, объединившись, находят в травле одного беззащитного теплую сродственность, было тогда и в Володьке.

      – Пляши, Гаврилыч! Ай-ду-ду-ду!.. – желтозубо скалился Сабуров, ломая в кулаке сухую ветку, и Володька, заражаясь его злобной радостью, хлопал с остервенением в ладоши.

      А потом откуда-то из-за кустов на стоянку налетела плотная стайка уток. Они со свистом прошли над водой и круто повернули в сторону дальних стариц. Уток, видимо, подняли на крыло, выбили из тихих заводин.

      Сабуров кинулся к рюкзакам и расчехлил пятизарядную «ижевку».

      Еще одна стайка кряковых так же быстро и неожиданно появилась над ними. Сабуров выстрелил. С третьего выстрела в догон одна утка пошла вниз и забилась на воде.

      – Гаврилыч! – проревел Сабуров. – В воду, мать!..

      – Лодка же есть! – дернулся было к «Казанке» Володька.

      – Не лезь, я хозяин! Гаврилыч, вперед! Зубами ее, слышал?! Зубами, ав-ав!..

      Гаврилыч, сбрасывая на бегу телогрейку, кинулся в ледяную воду, охнул и поплыл по-собачьи. Доплыв до утки, он ухватил ее зубами за крыло и повернул назад.

      Сабуров ждал его с полным стаканом огненной иноземной водки с русским названием.

      – Уважаю за это, Гаврилыч! Пей, старик! – Сабуров взял утку и протянул стакан.

      Гаврилыч, трясясь и размазывая утиную кровь, присосался к водке. Потом, всхлипнув, пошел к костру.

      … Володька проснулся от холода и чувства какого-то страшного омерзения. Что это было?

      Луна бледно проглядывала сквозь легкую морозистую дымку. У тлеющих углей кострища разметался на лапнике Сабуров, рядом с ним клубком свернулся Гаврилыч. Из-под старой кроличьей шапки виднелось его острое большое ухо.

      Володька тяжело сел и чуть не застонал от навалившегося тоскливого стыда, невозвратности того, что уже было. Шустов подошел к лодке. Она была на плаву. Вода поднялась почти до кострища, плескалась с другой стороны луговины, отделяя стоянку от высокого коренного берега. Луговина стала небольшим островом.