переплетах, лютни с порванными струнами, подсвечники… Сдвинув всю груду в глубь алькова, он улегся на этом ложе, чтобы немного отдохнуть и поразмыслить по поводу своего странного приключения.
Над поместьем царила глубокая тишина. Только слышно было порой, как завывает холодный декабрьский ветер.
И Мольн, лежа в своем убежище, не мог отделаться от мысли: а что, если, несмотря на все эти странные встречи, несмотря на детские голоса в аллее, несмотря на сборище карет, – что если это просто-напросто старое заброшенное строение, каким оно ему показалось вначале, – просто пустой дом, затерянный в зимнем одиночестве?
Скоро ему почудилось, что ветер доносит откуда-то далекую музыку. Это было похоже на воспоминание, полное прелести и сожалений. Он вспомнил время, когда его мать, еще молодая, садилась вечером в зале за рояль, а он молча стоял за дверью, выходившей в сад, и слушал, слушал до самой ночи…
«Словно кто-то на рояле играет?» – подумал он.
Но этот вопрос остался без ответа. Измученный, Мольн тут же заснул…
Глава двенадцатая
Комната Веллингтона
Когда он проснулся, было темно. Он зябко ворочался на своем ложе, дрожа от холода, комкая и подбирая под себя полы своей блузы. Слабый синевато-зеленый свет окрашивал занавес алькова.
Сев на кровати, он просунул голову между занавесок. Пока он спал, кто-то раскрыл окно и повесил в оконном проеме два зеленых венецианских фонаря.
Но едва Мольн успел взглянуть на них, как на лестнице послышался приглушенный шум шагов и тихие голоса. Мольн быстро спрятался в альков, задев своими подкованными башмаками какую-то бронзовую вещь, и она звякнула, ударившись о стену. В тревоге он на миг затаил дыхание. Шаги приблизились, и в комнату скользнули две тени.
– Не шуми, – послышался голос.
– Да что там! – ответил другой. – Ему уж давно пора бы проснуться!
– Ты обставил его комнату?
– Конечно, как и все другие.
Ветер хлопнул рамой открытого окна.
– Посмотри-ка, – сказал первый, – ты даже не закрыл окно. Ветер уже погасил один фонарь. Нужно его опять зажечь!
– Вот еще! – возразил второй, внезапно охваченный ленью и унынием. – К чему вся эта иллюминация – здесь, в деревенской глуши? Кто увидит наши фонари?
– Как кто? Да ведь до утра приедут новые гости. Им будет приятно еще с дороги, из экипажей, увидеть наши огни!
Мольн услыхал, как чиркнула спичка. Тот, кто говорил последним и, казалось, был здесь главным, продолжал – тягуче, чуть нараспев, на манер могильщика из «Гамлета»:
– Повесь зеленые фонари в комнате Веллингтона. И красные тоже повесь… Ведь ты сам все знаешь не хуже меня!
Молчание.
– Веллингтон был, кажется, американец? Так вот, зеленый – это американский цвет. Тебе, бродячему актеру, надо бы знать такие вещи.
– О-ля-ля! – воскликнул «актер». – Ты говоришь, бродячий? Да, я побродил на своем