и тем более рядом со мной. Только она. Я не один теперь. Никто так не был близок, ни от кого я не чувствовал тепла как от неё. Я едва успел поцеловать её, но она вошла в меня и растворилась в моей душе, в моей крови и мне не страшно и не холодно теперь. Я не один. Теперь мы вместе.
Мне опять стало тоскливо и не по себе о воспоминания, о том, как не хотелось, чтобы она всё же входила туда…
– Скажи, старик, бывало такое, что не возвращалась царица… оттуда? – спросил я у старика.
Он поглядел на меня, улыбнулся, собрав в добрые морщины небольшое загорелое лицо:
– Не боись, царь-осударь, вернётся супружница. Никада не бывало, чтобы делась кудай-то. Повертятся тама, в Спирали етой, и придут назад. А ты… – сам он смотрит куда-то, мне непонятно пока, – вона, глянь-кась, вишь, щель промеж скал?
Я посмотрел по направлению его взгляда. Ничего я там не видел, что он-то там углядел, не пойму.
– Лучше гляди, Ориксай, да не глазами, сердцем, царская кровь золотая подскажет тебе… – тихо добавил он, наклоняясь ко мне.
Я тут же и увидел. Действительно, вход и правильной аркой почти, не какая-то там щель. Обрадованно я гикнул и поехал к стене. Но почувствовал, что никто не едет за мной. Я обернулся: весь мой довольно многочисленный отряд, в том числе Явор, стояли, не понимая, куда это меня несёт. Довольным и всё понявшим выглядел только старик-северянин.
– Ты входи, царь, тада и они узрят. Ты как ключ между стен, – сказал старик, надо имя мне его узнать, такой толковый… Интересно, почему, он говорит «между стен»?
Я спешился, оставив коня на подоспевшего и казавшегося слепым ратника, так бессмысленно он смотрел на открытую мне арку. Вход в пещеру высокий, дальше темно, но я не боюсь, мне не страшно почему-то, будто в свою горницу вхожу…
Я обернулся, у моих спутников почти животный страх на лицах, и кони даже пятятся и прядают ушами, тараща глаза и раздувая ноздри, а северный мой чудесный старик усмехается:
– Настоящий царь. Никто войти не может, кроме царя Великого Севера.
– Вы чего стоите-то, за мной! – махнул я.
Но они глядят, будто происходит что-то страшное. И тогда я вошёл сам. Причём пошёл, не вспомнив про факел, в полную темноту, поначалу от входа, освещённую солнцем, но когда должен был начаться мрак, воздух, будто сам засветился и я увидел лежащие вдоль стен груды мелких золотых самородков. Размером с лесной орех, до голубиного яйца…
Никто не мог войти за мной, но все видели меня в глубине пещеры, пока я, принуждённый сам насыпать золото в мешки, занимался этим. Умаявшись, я решил оставить это занятие, мешочки небольшие, но такие тяжёлые, что вынести из пещеры их было непросто. Двадцать два вышло, на большее меня не хватило.
– Всё? – спросил Явор, когда я, сбросив уже и кафтан и шапку, вытирал лоб и лицо рукавом, отдувался возле своего коня, отвязывая флягу с кобыльим молоком.
Я посмотрел на него, и увидел и удивлённый взгляд старика-северянина, который не заметил Явор, стоящий к нему спиной.
– Где