еняет направление, отбиваясь от слоистых скальных стен. Случается, сталкиваются два разнонаправленных потока, один из которых идет понизу, другой – по верхушкам гор и ледников, и тогда в северо-западной части фьорда сплетаются в тугие жгуты снежные вихри…
Бураны, конечно, не редкость на архипелаге. Но вихри, возникающие, казалось, спонтанно, представляют наибольшую опасность. Воздушные массы несутся с ревом, закручиваясь по спирали. Порывы шквалистого ветра столь сильны, что способны легко, играючи свалить с ног двуногих существ, если они вздумают сунуться на открытое место на своих странных приспособлениях на ногах, оставляющих за собой не цепочку следов, а параллельные полосы на снегу. И даже опрокинуть, перевернуть их шумные, кашляющие дымком машины, на которых большинство из них, из этих живущих в своих деревянных и каменных берлогах двуногих, предпочитают передвигаться вдоль накатанных санных путей…
По скованному льдом фьорду, держась ближе к пологому северному берегу, временами теряясь из виду в снежной пелене, нагнув низко голову, валкой походкой трусит полярный медведь. Урсус[2] – назовем его так – всю вторую половину длинной арктической ночи провел в трех переходах отсюда, в соседнем Саусфьорде. Некоторые его сородичи, даже взрослые самцы, не говоря уже о самках, вынашивающих ли потомство к весне, или уже имеющих при себе одного, двух, а то и трех медвежат, в эту глухую и голодную пору залегают в берлоги. Самцы, правда, укрываются ненадолго, проводя в спячке неделю или две, редко месяц. А вот медведицы устраиваются капитально, основательно – им с юным потомством предстоит провести на «зимней квартире» от четырех месяцев до полугода…
Урсус никогда не устраивал «лежек». И не давал себе поблажек или послаблений. Попросту не нуждался в этом. Он чрезвычайно силен и вынослив. Он крупнее любого из тех сородичей, с кем ему доводилось пересекаться прежде. Когда Урсус становится на дыбы, в полный рост, как это случается в дни весеннего гона, когда взрослые особи и подросший молодняк предъявляют права на приглянувшуюся самку, то сразу становится понятно, кто хозяин положения. И кто выиграет схватку – если до этого, конечно, дойдет дело.
Урсус на целую голову выше любого из местных самцов. И он, надо сказать, с того времени, когда встретил свою третью весну, не проиграл ни одной потасовки. Не уступил даже более опытным медведям ни приглянувшуюся самку, ни удобную для охоты полынью, где можно подкараулить тюлениху или полакомиться бельком[3]. Соперники шипели, разевали во всю ширь пасти, иногда – самые отважные – имитировали укус в плечо. Но стоило Урсусу самому разинуть пасть, показать клыки – клычищи! – и встать во весь свой громадный рост, как соперник, какой бы он ни был весь из себя задира и драчун, тут же терял весь запал и давал тягу, признавая тем самым силу и власть другого зверя.
Так что в действительности драться или кусать соперников ему приходится не часто: не видно желающих помериться с ним силенками…
Обычно, сколько он себя помнит (а это по меньшей мере уже десять зим и весен), Урсус подолгу не остается на одном месте. Он постоянно находится в движении, все время кочует. Если и задерживается где на день-другой, то лишь затем, чтобы доесть остатки добытой накануне жирной и вкусной нерпы или тюленя…
И вновь отправляется в путь, передвигаясь вдоль изрезанной фьордами береговой черты по крепкому, местами сторошенному льду; порой выбираясь на дрейфующие в густых то застывающих, то превращающихся в снежную кашу, в «сало» соленых морских водах ледовые поля. На небольших островках, к восходу от Большой земли, гористой, изрезанной фьордами и большую часть времени засыпанной снегом, скованной панцирями ледников, куда он перебирался где по льду, где вплавь, он охотился преимущественно на морских зайцев. И если удавалось подкараулить это осторожное, пугливое, но медлительное, грузное существо у присыпанной снегом лунки, то разделаться с ним уже не составляло труда… Он убивал тюленей одним мощным ударом лапы по голове, после чего вытаскивал, втягивал добычу на лед. Некоторое время, насыщаясь впрок, лакомился свежатиной. Но обыкновенно поедал лишь сало, а шкуру и тушу оставлял песцам, которые в таких случаях редко заставляют себя ждать.
Доводилось Урсусу уходить и далеко, очень далеко по ледовой пустыне, удаляясь на огромные расстояния от Большой земли – таким в его представлении был архипелаг тысячи островов. Любопытство и неуемная энергия не раз заставляли его отправляться в подобные путешествия. Он в одиночку забирался далеко на север, в ту сторону, где темное небо вспыхивает переливчатыми огнями, туда, где царит вечный холод. Туда, откуда на Большую землю когда-то пришла Медведица, чтобы найти на острове подходящую пару. А затем, выносив восемь месяцев плод, родила в уютной берлоге одного-единственного медвежонка – так появился на свет Урсус…
Он ненадолго задержался возле светло-серого, почти белого, под цвет фирна, существа. Каковое при его появлении попыталось заползти – укрыться – в небольшую ледяную расщелину, частично забитую снегом.
Урсус прекрасно знал повадки песцов, как белых, к которым относится эта особь, так и тех, что после линьки носят голубую шубку. Полярные волки являются