себе с трудом, он лишь рисовал себе образ небольшой честной победы, которая непременно должна увенчать деятельность группы.
Грязь, голод, кровь, смерть – всё это не исчезло, но здесь – померкло, куда-то ушло, оставило, замерло. Добирались из Москвы шесть дней, условия – не ахти, и на финише такой контраст. Утром, после жаркой и неспокойной ночи, Михаил выглянул в окно поезда и чуть не задохнулся от охвативших его одновременно восторженных и противоречивых чувств. Сеулин не знал – да и как он мог знать? – особенность Феодосии: здесь железнодорожный вокзал расположен у самого моря, и первое, что видят мгновенное забывающие дискомфорт и тяготы пути приехавшие – пляж, бухта, морская даль, чайки… Это всё появляется одновременно и неожиданно – есть от чего растеряться.
Затем был путь в посёлок, близкие горы и дальний лес. Такие виды вполне бы обогатили образы блистательных героев Жюль Верна, Майн Рида… Это рай? Есть он, нет его – вопрос спорный и не актуальный, полагал Сеулин. Но если он есть, пусть он будет таким. Не хватит пальцев на руках и на ногах, чтобы посчитать, сколько раз он сам, Мария, товарищ Смагин и многие, многие другие, оказавшиеся по эту сторону баррикад, могли покинуть этот мир. Кто мгновенно, даже не поняв, что произошло, кто после тяжёлой болезни и лазаретовских мучений, кто – садистскими усилиями безумного палача, не ведающего, как правило, что творит. И почему «по эту сторону баррикад»? А как же другие – выбравшие сознательно или невольно ту сторону? Где их рай и ад? Неужели и после смерти «мы» и «они» будем разделены?
Михаил редко предавался таким мыслям и не пытался им противостоять: как найдёт, так и уйдёт. Но об этом тоже надо думать. Говорить – нежелательно, но думать надо. Это только наивным людям кажется, рассуждал он, что гигантская мясорубка остановилась, и все великие задуманные преобразования дадутся лёгкой ценой. Одна система ценностей, пусть большей частью ложных, разрушена, другая ещё не создана. Промежуточные состояния общественных систем всегда опасны. И не только общественных – любых, в физике точка росы, например. Уже не пар, но ещё и не вода. Управление такими промежуточными состояниями – задача всегда сложная и неблагодарная. А когда картина ясная, тогда и решения принимать легче, и результат просматривается. Вот и мы вносим ясность, разгоняем туман, закрашиваем белые пятна. И здесь, на этом берегу, со спутницей-красавицей тоже разгоняем и закрашиваем…
Вода – тёплая, зовёт, успокаивает. Миша, выказывая явную неловкость, снял рубаху. Тело белое – не загорел ещё, жилистое, на левом плече шрам, на рёбрах справа шрам, левая рука прострелена. Мария посмотрела на него и отвела глаза. В платье полегче – морской воздух нежно холодит.
– Маша, можешь искупаться, – смущённо сказал Сеулин, – я отвернусь, а то и вообще убегу, вон туда – за камни. – Обернулся, указал рукой в сторону камней. Что-то его насторожило, он прищурился, прикрыл глаза ладонью от солнца. Вроде, среди камней промелькнуло что-то. Присмотрелся – нет, ничего.
– Море! Когда ещё доведётся, – попытался он надавить.
– В следующий раз – непременно.
Мария присела на большой камень. Михаил осторожно