получил! Жалкие копейки. С такими не то что в командировку, в пивную не пойдешь.
— Вот и я тоже думаю… — Но думал начальник явно о своем и говорить про то не собирался. — Ты вот чего. Ты дачу его знаешь?
— Так откуда ж? Не бывал там.
— Тогда слушай мое указание. Сейчас приедем, возьмешь парочку ребят, криминалиста, ну, короче, все, что нужно, и вали в этот гребаный Голутвин. Я Тимошенко позвоню, чтоб он не торопился с девочкой, вас там дождался. Дача у него своя?
— Во всяком случае, он не говорил, что снимает. Да потом, так далеко и не снимают. Бензину не напасешься. А на электричке…
— Но у него ж нет машины.
— Так точно. Я его сам однажды на Казанский вокзал подвозил.
— В общем, объяснять тебе нечего. Произведешь обыск. И чтоб завтра же у меня были все протоколы, акты экспертиз — все, понятно?
— Медицина не успеет, Александр Петрович.
— А ты поторопи. Нажми… Ох, чую, что уже завтра придется мне идти к Юрию Ивановичу… Неприятное дело.
Юрий Иванович Самойленко был генерал-майором ФСБ и руководил Управлением собственной безопасности. И для тех, кто имел с ним служебные контакты, был человеком малоприятным — въедливым, настырным и напрочь лишенным чувства юмора. Как говорится, в худших традициях.
— Так мне что, прикажете переключаться?
— Кто тебе сказал? Сам надел хомут на шею.
Караваев опять обернулся к Машкову и посмотрел на него так, что Олег понял: нет у него тайн от полковника, на три аршина тот видит под ним.
— Поэтому, — продолжил Караваев, — ноги в руки и действуй в установленном порядке.
— Слушаюсь, товарищ полковник… Поздновато уже.
— Фонари возьмите.
И непонятно было, пошутил полковник или сказал всерьез.
Добротный деревенский дом-пятистенок, который Рогожин именовал своей дачей, находился не в самом Голутвине, то есть в городе Коломне, а на противоположной стороне Москвы-реки, впадавшей здесь в Оку, на краю поселка Сергиевский. Перелесок, отделявший поселок от реки, тянулся вдоль всего берега — пологого и песчаного. Конечно, раздолье для ребятни. На правом, обрывистом берегу Оки торчали заводские трубы, высился мощный корпус элеватора и поднимал этажи один из крупнейших подмосковных городов с развитой промышленностью, гремящими трамваями и всеми прелестями городской жизни. А здесь, у Рогожина, было по-деревенски уютно и спокойно.
Дом окружал немолодой уже сад, в котором зрели крупные антоновские яблоки, а вдоль длинного, покосившегося кое-где дощатого забора кустилась когда-то, вероятно, культурная малина, давно превратившаяся в плодовитого дичка.
Дом со всеми строениями достался Вадиму в наследство после смерти родителей еще в начале девяностых годов. А теперь он постепенно, как бы сам по себе, приходил в упадок. Хозяином был Вадим, видно, так себе, Нина его, коренная москвичка, — тем более. Ветшали пристройки, в которых когда-то содержались и