ее фамилию. Карпинская Любовь Семеновна, двадцать восемь лет…
– А что толку? Прописываться она же не будет.
Петельников медленно и невкусно закурил. Рябинин ощутил его горечь на своих губах, но все-таки не удержался:
– Глаз-то должен быть у тебя зоркий… На кухонной стене висит ковер… Но кто вешает на кухне ковры?
– Мало ли… Безвкусица, – вяло возразил Петельников.
– Хотя бы вспомнил «Золотой ключик», картину у папы Карло, под которой была дверь. Впрочем, чего я ворчу – у тебя начальник есть. А мне вынь ее да положь.
Петельников сунул руку в широкий карман плаща и действительно вынул и положил катушку с магнитофонной пленкой.
– Вот, в порядке компенсации.
– Где записали?
– В такси.
Рябинин открыл нижнее отделение сейфа и достал портативный магнитофон. По обыкновению, тот ему не давался, как и всякая техника вообще. Он крутил, щелкал кнопками, чертыхался и делал вид, что тот неисправен. Петельников встал, лениво протянул длинные руки, незримо отстранив следователя. Магнитофон сразу гуднул и дернулся катушками. Сквозь скрип и шум, как из космоса, послышались голоса:
«– Понимаешь… Ты мне с первого взгляда пришлась… Один к одному…
– Как это: один к одному?
– Ну, в смысле, раз на раз не приходится.
– Вот теперь понятно. Ты только сиди прямо.
– Курикин сидит, стоит, ходит… живет… прямо. У тебя хата приличная?
– Для тебя сойдет.
– А выпить найдется?
– Ты же в ресторане взял.
– Ты мне сразу… один к одному…
– Понятно: раз на раз. Только не хватай в общественном месте.
– Ты Курикина пойми… У меня жена номер четыре…
– Ясно. А ты, как в ботинках, гони до сорок третьего номера.
– …Оказалась хуже трех, вместе взятых.
– Чего ж так?
– На почве семейной неурядицы. Смазливая, но тупая. Живу с ней и чувствую – обрастаю собачьей шерстью.
– Дети-то у вас есть?
– Двое. Но я с ней ничего общего не имел.
– Все вы не имели.
– Скажи, ты меня в данный момент уважаешь?
– Вылезай, философ…»
Что-то заскрежетало, звякнуло, и пошел ровный бессловесный шумок.
– Да, маловато, – сказал Рябинин.
– Все-таки, – пытался хоть в этом сохранить позиции Петельников.
– Это не доказательство. Ты же знаешь, что идентифицировать голоса трудно. Она скажет, что не ее голос – и все. А текст в себе ничего не несет. Кроме одного: он пьяный, а она трезвая.
– Думаешь, она домой не вернется?
– Не считай ее дурнее нас.
– Что же придумать?..
Рябинин не знал, что придумать. Он опять повернулся к облакам, которые так и не разразились дождем. А какое было утро – цветное. Высоченное небо, напитанное бездонной синью; густые, непролазно зеленые ветки лип с щемящим запахом; белые и светлые дома с четкими гранями, с прохладными углами в утреннем ненагретом воздухе… Но теперь