в лапах. Алиман недовольно прищурил близорукие глаза, но, ничего не увидев, сплюнул и замолчал.
Шуракальская орда шла безлюдными просторами Дикого поля. Повсюду огромная, в рост всадника с конем, трава, ковыль, типчак, тонконог. Лишь неподалеку от русел пересохших от летнего зноя речек встречался кустарник степной вишни, бобовника и чилиги. По утрам уже бывало прохладно, в ложбинах долго не рассеивался туман, но днем над желто-бурой степью висело жаркое призрачное марево. В траве гудели жуки, звенели осы, стремительно шныряли изумрудно-зеленые и серые ящерицы. Спугивая стаи шумных дроф и стада быстрых сайгаков, разгоняя волков и лисиц-караганок, крымцы неудержимо приближались к землям Тулы и Тарусы.
Глава 7
– Эй, молодец! Вишь разоспался! Вставай!..
Федор с трудом открыл глаза, лоб его покрыла испарина со сна, который так неожиданно прервался, почудилось, будто терзает его кто-то, душит…
– Ну и горазд ты спать, никак не добудишься, – перестав трясти пленника, сказал атаман.
– У него, Гордей, семь праздников на неделе! – поддакнул Митрошка, который с зажженной свечкой в руке стоял рядом.
«Принесла их нечистая, когда уйти замыслил!» – с досадой мелькнуло в голове Федора; нахмурился, глаза сощурились сердито.
– Что вздулся, будто тесто на опаре? – буркнул чернобородый, пристально разглядывая пленника; многозначительно продолжил: – Что, не узнал меня?!. А я тебя запомнил, молодец! И как завал ты первым кинулся растаскивать, а особливо – как с мечом на меня кинулся и руку рубанул… Припомнил теперь? Вишь, Митрошка, как оно нечаянно-негаданно случилось, – обернулся он к косоглазому лесовику. – Попал ко мне, Митрошка, ворог мой.
– Неужто тот самый, про которого ране сказывал?
«Узнал душегубец! Да не возьмешь ты порубежника!» – Федор выхватил спрятанный в тряпье нож.
– Брось это! – небрежно махнул рукой атаман. – Худа тебе не сделаю, не за тем пришел. Поговорить надо… Митрошка, выйди на час! – приказал он.
Лесовичок удивленно покосился на него, но без возражений покинул землянку.
Федор и Гордей остались одни. Молча разглядывали друг друга: пленник – настороженно, исподлобья, атаман – испытующе, с любопытством.
– Как звать-величать тебя, молодец? – первым нарушил молчание вожак.
– Тебе на что, Господу свечку за душу мою поставишь? – угрюмо спросил Федор, перевел взгляд с лица Гордея на открытую дверь, через которую был виден окутанный вечерними сумерками лес – частица такой заветной воли.
– Будет ершиться, – примирительно молвил чернобородый, заметив, с какой тоской посмотрел пленник на открытую дверь. – То я сказал Митрошке о враге в шутку. Ежели б порешить тебя думал, сюда бы не привел, на болоте прикончили бы за милую душу, чай, там тебя узнал. Подумал тогда, что взять с ратного человека. Да и знакомец ты мой еще с… – у него едва не вырвалось «с Кучкова поля!», но сдержался, не досказал.
Вот уже в