(Я всегда, когда нервничаю, пью кофе.) Мне нужно было собраться с мыслями. Немного успокоившись, я вернулся в зал. Теперь я обратился к самому содержанию текста. Каково же было мое удивление, когда я понял, что находившийся у меня в руках список значительно отличался от привычного для нас текста Священной Книги не только числом и порядком расположения откровений, но и отдельными словами и выражениями. Я не поверил своим глазам! Передо мной была рукопись, отличная от Усмановой редакции! В рукописи было 118 сур, а некоторые айаты иначе как сенсационными, – вы уж простите меня, Абдулла Петрович, за такую терминологию, – не назовешь. Например, в тексте рукописи содержались слова, недвусмысленно утверждающие права 'Али на власть в мусульманской умме после смерти Пророка[11].
Абдулла недовольно зашевелился на своем продавленном стуле, но ничего не сказал.
– Но все это было детским лепетом по сравнению с айатом, который я обнаружил во второй суре, – взволнованно продолжал профессор, не замечая охватившей Абдуллу тревоги. – Айат этот в переводе с арабского звучал так: «…Многие из этих откровений, переданных мне Багирой». Это тот самый Багира, с которым, по преданию, еще до получения откровений Мухаммад встречался в Сирии!
Вы понимаете, что одной этой фразы достаточно, чтобы по-новому взглянуть не только на историю формирования текста Корана, но и на историю происхождения ислама в целом! – подпрыгнув в кресле, вскричал Баум.
Последние слова, произнесенные профессором, были слишком серьезны, чтобы Абдулла и дальше продолжал отвлеченно слушать историю рукописи. Вскочив со стула, Абдулла сделал несколько шагов по комнате. Баум замолчал, сам испугавшись категоричности своей последней реплики. Наконец, перестав перемещаться, Абдулла подошел к профессору.
– Уважаемый Илья Александрович! Извините, что я все-таки вас прерываю. Я с большим уважением отношусь к вам и вашей научной деятельности, но когда затрагиваются ТАКИЕ темы, я не могу молчать. Я прошу вас как можно скорее объяснить, чем я могу вам помочь, – сказав это, Абдулла почувствовал себя так скверно, как только может чувствовать себя человек, поднявший руку на святыню, которой многие годы поклонялся. Схватившись за голову, он упал в кресло, стоявшее в другом углу комнаты у двери, и закрыл лицо руками.
– Ради Бога, извините меня, Абдулла Петрович! – виновато засуетился профессор. – Я… поймите меня… я очень нервничаю, спешу… и из-за этого так все получается…
– Это вы меня простите, Илья Александрович, – чувство стыда в Абдулле с геометрической прогрессией стало побеждать чувство возмущения. – Продолжайте, пожалуйста, но если можно…
– Вы хотите от меня краткости? – перебил его Баум. – Что ж, куда короче. Та рукопись, о которой я вам только что говорил… В общем, она пропала…
С этого мгновения все, что до этого слышал Абдулла, показалось ему невинной болтовней заумного старичка. Он хотел что-то сказать профессору,