деньги, он получил жену. Во время переговоров похитители говорили на диалекте, типичном для соседнего шиитского городка.
Но на этом история не закончилась. Слушая его воспоминания о том мучительном дне, я был встревожен не на шутку. В его словах более четко, чем в словах кого – либо из ранее встреченных мной людей, были слышны и жажда адского отмщения, и оскорбленное достоинство, и чувство поражения, и ужас, которые сегодня одолевают многих христиан, проживающих в арабских странах. Христиане мигрировали из мусульманских стран на протяжении многих десятилетий, однако на рубеже нового тысячелетия насилие и желание выехать за пределы страны стали носить массовый характер. Особенно это чувствовалось в Ираке, но не только. Во время моих поездок по Палестинской автономии, Египту и Ливану настроения у многих христиан были довольно мрачными.
Во всех этих странах я проводил встречи с христианами, чтобы задать им один и тот же вопрос из своего блокнота: почему? Почему христиане эмигрируют? Почему покидают страны, которые традиционно были христианскими? Христианство распространилось по всему земному шару, но в местах, где оно зародилось, процент христиан существенно падает. Нигде в мире христиане не представлены таким ничтожным количеством, как в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Их осталось всего около 4 %[9]. Так что же происходит?
В тот вечер в курдистанском Анкаве мои собеседники, доктор и его жена, рассказали об опыте, забыть который невозможно. После похищения они переехали на более безопасную для христиан территорию. В Ираке их удерживали только больные родители.
– Нет никакой уверенности и никакого доверия, – говорит мужчина. – Неужели они думают, что могут забрать мои деньги, мою жену и все мое имущество только потому, что я не мусульманин?
Не повышая голоса, он устремляет взгляд прямо перед собой и рассказывает, что в своей клинике лечил мусульман из города, где жили его похитители.
– Они приходят к нам, потому что знают, что мы христиане. Им известно, что мы можем предоставить им более качественную медицинскую помощь, чем другие. И что мы получаем от них взамен? – спрашивает он меня, и на лицо его падает тень. – Мне приходит в голову: а ведь у меня тоже есть определенная власть над человеческой жизнью. К примеру, я мог бы сделать медицинскую ошибку.
Он выдерживает такую долгую паузу, что я начинаю чувствовать, как по моему телу пробегают мурашки.
– Но ведь нам не разрешается так мыслить. Моя вера учит меня, что я должен любить моих врагов. Я должен любить тех, кто хочет причинить мне зло. Покинув дом этого человека и его сломленной жены, я понятия не имел, что делать с их свидетельством. Я даже стал раздумывать, имею ли вообще право его использовать. Приехал я сюда с единственной целью – описать нарушения прав человека в отношении христиан, причем без малейшего желания вызывать какую-либо ненависть к мусульманам или другим врагам христиан.
Дозволительно ли, допустимо, разумно ли изображать чувства этого человека, его