закрываются. Водитель и не взглянул.
Саша остаётся на остановке.
На школьной форме не тают снежинки, и Саша начинает чувствовать – декабрьский, непривычный для Москвы и пронизывающий холод. Обхватывает себя за локти и приплясывает.
Только бы из окон гостиницы не смотрели и не смеялись, что он пляшет.
Вдалеке огни, но Саша не может разглядеть – автобус это, грузовик или машина.
Автобус или машина?
Огни высокие, яркие.
Это может быть автобус.
Они ездят тут часто, мама говорила, что почти никогда не ждёт, что может без шапки выйти и не замёрзнуть, но Саша не видит – автобус или машина? автобус или машина? – и пальцы немеют в ботинках.
Автобус?
Когда огни становятся ближе, Саша различает и табличку с номером, и даже лицо водителя. Он нерусский, с тёмной заметной щетиной.
Он не открывает дверей.
Через сорок минут рядом с Сашей останавливается машина. Он уже не стоит – сидит на скамейке, поджав под себя ноги. Ноги не разгибаются.
Водитель кивает – вставай, мол. Саша встаёт не сразу – помогает себе руками. Руки замерзли, но не так – грел в карманах пиджака, дышал.
Садись.
Саша садится на переднее сиденье. На сиденье сыплется снег.
Мужик останавливается возле метро. Саша медленно-медленно выходит из машины. Мужик смотрит на его влажные волосы, красные руки, промокший школьный пиджак.
– Ну вы вообще, – говорит мужик неведомо кому.
Саша молчит.
– На метро-то деньги есть?
Качает головой.
Мужик матерится и долго ищет мелочь в бардачке. И ссыпает в Сашину ладонь – кажется, гораздо больше, чем на поездку надо.
Потом уезжает.
Саша отдаёт деньги тётеньке в кассе, не считая, потому согрелся, почти совсем согрелся, но пальцы красные, больные; и лицо. В тепле будто хуже сделалось – то-то мужик смотрел жалостливо.
Тетушка-кассир быстро берёт несколько монет, остальные двигает обратно.
И звенят они в кармане пиджака дорогу домой. Дома Саша аккуратно вешает пиджак на спинку стула и долго держит пальцы в горячей воде, пока жжение не становится нестерпимым.
Мама приходит за полночь, ставит сумку на табуретку в коридоре. От неё пахнет вином. Вешает пальто на крючок.
Не говорит.
– Ты сама сказала – не жди.
– Сказала. Куртка твоя где?
Смотрит в пол, потом глаза поднимает – не знаю.
– Как – не знаешь? Куртка, за которую я ползарплаты выложила?
– Я не знаю.
Мама, я спать хочу.
– Принесла.
– Что?
– Куртку нашла в раздевалке. Думала, ты в гостинице. Ждала. Потом искала. Деньги-то в кармане, я нарочно проверила. По коридорам бегала. К постояльцам стучала. А потом Машка сказала.
Мама плачет. Мама идёт на кухню.
Она ничего не готовит, даже холодильник не открывает – их кормят там же, в ресторане гостиницы, после всех. Мама однажды принесла сервелат, нарезанный кружочками, поставила на стол,