идущий по преступном следу.
– Где, – спросил он, – где, поведай мне, о Мышь, тут написано про девяносто восемь пудов и про сегодня? Уж не здесь ли?
Он резко ткнул пальцем в девчушку, облаченную в расшитое золотом зеленое платье, которая поливала из лейки денежное деревце.
– Нет, – сказала Мышь, отводя поэтов палец. – Семерка пентаклей, в которую ты тычешь обгрызенным ногтем, сообщает: наш четвертенький будет дюже трудолюбив.
– Ого! – восхитился Поэт. – В пристанище лентяев сих появится вдруг работяга!
– Только тех, кто любит труд, костоправами зовут, – подтвердила я. – Как еще характеризовали карты нашего будущего товарища?
– Честолюбив, женолюбив, активен, имеет не очень большой, но богатый опыт. Не дружит с деньгами, хотя по натуре игрок. Легок на подъем.
– Ты уверена, что такой тип нам необходим? – спросила я с подозрением. Игрокам я не доверяла ни в малейшей степени.
– Я – нет, – Мышь посмотрела на меня незамутненным взором. – Я всего лишь читаю расклад.
– Что еще? – нетерпеливо спросил Поэт.
– Еще… Еще… Ой!
– Что? – хором выдохнули мы с Поэтом.
– Нет, ничего, – торопливо пискнула Мышь и молниеносным движением сгребла карты. – Это не имеет значения.
Мы грозно нависли над Мышью с коварной целью выдавить из нее признание любой ценой.
Но…
Ох уж эти «но».
Вечно вклиниваются в самый неподходящий момент.
В коридоре кричали. Звали на помощь. Слышался топот ног, шум, визг, писк, звон разбитого стекла. Кто-то колотил в стену, кто-то, судя по звуку, падал с кровати.
Как минимум половина студентов разъехалась по домам до сессии – начинается она аккурат в Татьянин день – вторая же половина, кажется, вознамерилась разнести трехэтажное здание общаги до основанья, а затем…
– Что случилось?
Мы высунулись из комнаты. И поняли: столько шуму производит всего один человек, Паша Пашина, фармацевтка из параллельной группы. Обладательница редкого имени Павла, она была на редкость экстравертно-эмоциональной – моментально освобождалась от беспокойства, щедро выплескивая его на окружающих.
– Человеку плохо! – закричала она тоном прокурора, словно мы были в этом виноваты.
Мы попятились, тут же ощутив себя виноватыми. Спросили:
– Какому человеку?
– Я не знаю, – сбавила тон Паша и пожала плечами. – Ко мне зашли, сказали, что плохо. А вы тут сидите и водку пьете.
Водку! Если бы!
Но мысль свежая.
Тем более, старый новый год.
За окном блещут фейерверки, бухают петарды, орут гуляющие и (почему-то) коты.
– Где человек? – спросили мы.
Человек оказался на первом этаже.
Сначала, правда, мы ошиблись дверью и с трудом разглядели сквозь плотную завесу табачного дыма четырех парней.
– Играем распасы, – посмотрев на нас красными