а вот руководить комитетом, чья деятельность распространяется на семь тысяч верст, а главное, чудовищной массой денег, без которых строительство немыслимо – тут ведь такие акулы! – нужен опыт, закаленная воля.
– А где вы найдете человека с подходящим опытом, если такой дороги в мире не было, нет и, пожалуй, не будет? – спросил Василий Иванович.
– Господи! Чего ради вы столь умилительно взялись защищать цесаревича? – рассердился инженер. – Разве не поделом угостили его японцы саблей по голове?
Василий Иванович растерялся:
– Как так – поделом?! Слава Богу, греческий цесаревич успел смягчить удар фанатика.
– Простите, при чем тут фанатизм? Цесаревич, наш будущий государь, совершил святотатство! Попросту пакость. Помочиться в храме! Такого и дикий монгол себе бы не позволил.
– Неужели? – вырвалось у Василия Ивановича.
– Почаще берите в руки зарубежные газеты.
Глава семейства обеспокоился и поспешил вступить в разговор:
– Вот вы спорите о цесаревиче, справится ли он со строительством дороги, сумеет ли накормить миллионы голодающих… Подобные дела для будущего государя – трудная, но серьезная школа. И между прочим, здесь есть нечто мистическое. Большой голод был как раз в год рождения Николая Александровича. В шестьдесят восьмом году. Смоленская земля особенно пострадала. Тогда председателем комитета спасения был отец Николая, в те поры тоже цесаревич и тоже двадцати трех лет…
– Удивительно! Удивительно! – защебетали дамы и подступили к Василию Ивановичу. – Голод, железные дороги, политика… Спаси нас, Господи! Мир всегда был страшный, но скажите нам, Беллавин, почему вы всех нас хотите покинуть?
– Василий Иванович, ступайте к архиерею, заберите свое прошение. Гермоген – человек добрый, он поймет, простит…
– Василий Иванович, миленький! Посмотрите вокруг себя! В мире много бед, но радостей неизмеримо больше. Вы так молоды! Вы так красивы! Не губите себя. Монашество – смерть, а вы созданы для жизни.
Приходилось улыбаться, пережидая всплеск дамского красноречия. В тот же день, вечером, Василий Иванович отправился к преосвященному. Попросил благословения пожить хотя бы неделю в Печерском монастыре.
– Я назначил пострижение на субботу. У вас только два дня… Поезжайте. Знаю, как нелегко слушать жалеющих, любопытствующих…
Осенил крестным знамением и распорядился подать будущему иноку своих лошадей.
В Печорах Василия Ивановича принял келарь. Крытая коляска преосвященного произвела должное впечатление, предложил паломнику занять келию для самых важных господ.
– Позвольте мне пожить с иноками, – попросил Василий Иванович.
– Так ведь голодно будет! И холодно! В братских келиях жарко мы не топим.
– Я потерплю, отче.
– Ну-ну! – сказал келарь неодобрительно.
Келия, куда привели Василия Ивановича, была светлая, но и впрямь холодная, как погреб.
В келии жил инок Иосиф,