сделал несколько фотографий Чарльза в плавках на пляже возле отеля. Прежде чем вечером они отправились в Токио, Чарльз дал понять, что больше подобных противостояний быть в поездке не должно. Сцена была весьма необычная, как он вспоминал. Никогда прежде он не видел Энди, пылающего такой яростью, – тот аж в драку лез, – и впоследствии его таким тоже не видел.
По мнению Чарльза, Энди окончательно отошел от инцидента, стоило Гавайям скрыться из виду, они прекрасно провели время в путешествии по Дальнему Востоку через Японию, Индонезию, Гонконг, Филиппины, завершив его на Бали. Энди показал себя туристом храбрее Чарльза: отказался покинуть ресторан во время небольшого землетрясения, раз местные не уходили; бесстрашно проехал над глубоким ущельем по узкому мостику, пока Чарльз был в ужасе; стремился перепробовать всю местную кухню… Вот только оказался абсолютно непрактичным. Попросту отказался нести хоть какую-то ответственность за организацию чего-либо, и Чарльзу пришлось заботиться обо всем, неизменно испытывая на этот счет раздражение.
Энди, понятное дело, постоянно рисовал. Чарльз фотографировал и снимал на 8-миллиметровую пленку. Кое-где они выглядели парой весьма экзотической. Посещая гей-бар в Японии по рекомендации врача Лисанби, бывавшего там при Макартуре на службе, они попали в окружение услужливых подростков. И глубоко в балийских джунглях, посреди ночи, на традиционном танце молодых девушек оказались единственными белыми. Как заметил Чарльз, Энди вроде бы получал удовольствие от всего, но держался в стороне от непосредственного участия в мероприятиях, предпочтительнее переживая их посредством Чарльза, который танцевал и с девочками, и с мальчиками и включался в любое действие за него.
В своей лаконичной манере Энди коснулся сути происходившего двадцатью годами позже, комментируя поездку:
«Прогуливаясь по Бали, я увидел группу людей на полянке за празднованием, потому что кто-то ими очень любимый только что умер, и я осознал, что все именно так, как предпочитаешь о том думать. Порой люди позволяют одним и тем же проблемам годами делать их несчастными, пока не скажут им „ну и что“. Это одна из моих любимых фраз.
Ну и что.
Моя мать меня не любила. Ну и что.
Мой муженек меня не потешит. Ну и что.
Даже не знаю, как я справлялся все годы, пока не узнал этот трюк. Много времени ушло у меня на то, чтобы его выучить, зато теперь уже не забыть».
Это краеугольный камень философии, которая сделает Энди Уорхола знаменитым в 1960-е.
Чарльз всегда считал, что Энди мог бы стать великим художником. «Однажды я всерьез взялся за него насчет того, чтобы тот стал художником лучше, чем есть. Спросил: „Ты кем хочешь быть? Не хочешь стать великим художником?". Энди ответил: „Я хочу быть Матиссом"». Тем самым он имел в виду, как считал Чарльз, что хочет оказаться в такой позиции, где что ни сделай – все становится значительным.
«Сказал „Я хочу быть знаменитым". Была в то время в Vogue или Harper’s Bazaar замечательная фотография Матисса работы Картье-Брессона.