оскорбляли и унижали.
Управитель хором, старый евнух Иоаким, как увидел её, испуганно отпрянул в сторону, побежал куда-то, в доме поднялась суматоха, всполошно застучали ставни на окнах.
Княгиня, не раздеваясь, быстрым шагом вошла в гридницу. Навстречу ей поднялась толстомордая белотелая молодая баба в цветастом саяне[77], с золотой гривной на шее. Эта чудинка, как слышала Гертруда, была у Изяслава любимой наложницей. Несколько других рабынь испуганно жались к дверям.
«Сколько их тут? – Гертруда пересчитала в уме. – Десятка три с лихвой наберётся. И чаши серебряные небрежно по полу раскиданы, и блюда дорогие видны в незакрытом ларе, и ковёр хорезмийский через всю стену. Верно, и после Изяславовой кончины пировали тут, и не раз. Что им! Иоакима подкупили да и пошли блудодействовать с ратными! Эх, Изяслав, Изяслав! И здесь тебя обманули!»
– Раздевайся! Живо! – грозно приказала Гертруда чудинке.
Та глумливо заулыбалась, хотела, видно, заспорить, и тогда княгиня, вне себя от гнева, захлестала её по румяным щекам, разорвала саян на груди, вцепилась в волосы.
– Дрянь! Дрянь! – Она повалила блудницу на пол и в остервенении пинала ногами полное похотливое тело. Чудинка визжала, уворачивалась.
Утолив первый гнев, Гертруда отступила. Гридни по её приказу сорвали с рабыни одежды и драгоценности и выволокли её, визжащую от ужаса, во двор.
– Всем, всем наготу свою яви! – кричала в исступлении Гертруда.
Глядя на эту голую развращённую бабу, которая даже сейчас над ней, княгиней, хотела насмеяться, вдруг подумала она, что вот из-за таких, собственно, и был Изяслав никудышным мужем и правителем. Всю жизнь удовлетворял бабьи прихоти и похоти, во всём уступал, всем и всему покорялся.
Она не выдержала снова, ударила блудницу в её высокую бесстыжую грудь и била бы ещё и ещё, но бросила невзначай взгляд на кучи соломы в саду у ограды.
«Сжечь, сжечь этот вертеп вонючий!» – Она велела запереть все двери и ставни, с четырёх сторон обложила хоромы соломой, сама зажгла лучину, с хищным удовлетворением следила, как разгорается пламя.
…Святополк, которого спозаранку предупредил евнух от Иоакима, примчался в Берестово вихрем.
«Что ты за женщина, мать! И тут поперёк пути встала!» – в ярости кусал он губы.
Только намедни он уговорился с Иоанном Козарином, сыном купца Захарии, о продаже Изяславовых наложниц. Козарин обещал баснословную сумму серебра – ведь среди рабынь более десятка были девственны. Да и иных красавиц можно было выгодно продать на невольничьих рынках. Святополк ещё спросил, кто покупатель живого товара, на что Иоанн с улыбкой ответил: «Ты удивишься, князь. Мустансир, египетский халиф. Ему и его приближённым нужны рабыни для пополнения гаремов».
«Но до Египта путь далёкий и многотрудный. Вы подвергаете себя большому риску!» – изумился князь.
«Наши дороги давно налажены», – скромно опустив взор долу и засунув ладони в рукава цветастого халата, пояснил ему Козарин.
И