понимаю и хочу сказать, что очень сильно нацелен не учёбу. Это всего лишь слова, но я буду подтверждать их делом, стараться. Стремиться к хорошей сдаче ЕГЭ!
–Приятно слышать, но…
–Я честно вам говорю, – перебиваю её. -Это единичный случай. Такого больше не повториться. У меня есть цель – сдать экзамены. И я буду ей следовать!
–Ну, Туманов, если ты говоришь правду, – она внимательно посмотрела на меня. -Дам тебе шанс, не буду говорить директрисе. Но учти, это был последний раз. Ты сейчас будешь под особым контролем. Любая провинность будет стоить тебе исключения из гимназии, и мама тебе не поможет. Ты меня понял?
–Понял. Я это осознаю и буду исправляться. Думать, а потом делать.
–Хорошо, иди учись.
–А документы мои? Вы их обратно отнесли?
–Не беспокойся, они лежат, где надо.
–Хорошо, спасибо вам, Алла Алексеевна, я вас не подведу.
–Постарайся.
Я поскорей выбежал, чтобы выдохнуть все наполняющие меня чувства. Внутри всё сдавливало от ненависти к самому себе. Горький и вязкий ком в горле всё сильнее не давал душе вздохнуть. Казалось, ещё немного и он прокатиться по всей её глади, обжигая и причиняя лишнюю, травмирующую боль. Я не мог описать своего поступка, стоял и клял себя за сказанное.
Что это было? Ложь во имя спасения? Или я просто сказал то, что она хотела услышать? Но если бы у этого диалога было другое настроение и настоящий «Я»? Лучше не думать об этом, а попытаться разобрать уже действующую как 10 минут новую данность…
—Меня прижали со всех сторон.
–Уже не до игр.
–Нельзя допускать ошибок.
Как теперь быть? Встраиваться опять в систему или оставаться вне её? А может есть выход где-то между? Только где та самая отмычка, позволяющая ощущать больше положенной дневной повседневности? Этого я до конца не понимал, но знал одно – теперь я живу не по закону (который, итак, никогда не соблюдал), а по правилам, которые чётко регламентированы гимназическим уставом. Кстати, их можно обходить.
Так, окутанный своими рассуждениями я дошёл до класса. Молча сел за последнюю парту и приготовился к уроку. Со звонком ко мне подсел Мишаня, с ходу начавший свой рассказ про лето, грустную любовь и желание надраться.
Миша к нам перевёлся в 10-м классе и сразу завоевал моё расположение. Он любил превращать школьную косность в каламбур, выводить из себя терпеливых учителей, влюблять в себя девушек и тусить! И умудрялся он это всё совершать в умеренной форме, ссылаясь на свой внутренний контроллер, привитый в ходе хорошего воспитания со стороны родителей (так он сам объяснял). Наш дуэт был скандален. С физры нас выгоняли каждый раз. Но мне почему-то всегда доставалось больше, чем ему.
С пол часа он, крутя ручку в руках, плакался мне о том, что его бросила девушка. О его истории уже знал почти каждый в школе.
Дружили две подружки. Ни с кем не общались. Про таких говорят «у нас есть мы». Их пара полностью отторгала мужское внимание. Замкнутость покрывала плесенью девственность. Мир они видели через фильмы. Каждая мечтала