Нина. Нину, получается, я тоже обманывал, потому что она до сих пор понятия не имеет о нас с Асей, но… как раз перед Ниной я никакой вины не чувствую. Наверное, потому что взял ее в жены и тем самым получил индульгенцию за предательство. Может быть, за это я ее и люблю?.. Смешно.
Нина, Ася… Я снова достал карточку с того праздника, где они вместе. Помнится, в былые времена, когда они вдруг оказывались рядом в моем поле зрения, я с сердцем, замирающим от страха, представлял их – моих наполовину – вместе: задорную пацанку Нину и мягкую, лиричную Асю. Как же это было странно, что они делили одного мужчину, и, не подозревая об этом, рассказывали друг другу новости, ходили парой, как это заведено у девушек, в туалет, обедали вместе в столовой… М-да. Сколько раз жизнь учила меня, что нельзя разводить все это непотребство на рабочем месте, но тогда я ничего не мог с собой поделать. А кстати, знаете ли вы, что все эти научные девы и интеллектуалки пусть не всегда опрятны, но чрезвычайно склонны к промискуитету? Если вы – закомплексованный ботаник, не способный подойти к самой завалящей женщине – смело двигайте в науку. Воистину, воздастся вам.
Я снова свернул не туда, и, чтобы поставить мысли на заезженные рельсы, взял новую карточку. Тоже Ася, но уже другая – не в душном офисе, а где-то на природе, с распущенными волосами, бредущая босиком по лужку и задумчиво улыбчивая. Где это она? Не помню…
Вот именно. Основная беда с Асей – точнее, с теми ее остатками, которые до сих пор осыпаются со стенок моей памяти, в том, что я уже ничего о ней не знал. Ни-че-го-шеньки. Прежде я мог клясться себе до посинения, что никогда не забуду ее, но все это было безбожное вранье. Прошло всего-то несколько лет, и я благополучно позабыл все, что было и чего не было. Место настоящей, зримой Аси давно уже заняло самозабвенное воспоминание о собственном горе.
Я был еще способен, допустим, осознать, что Ася тоже когда-то была живым человеком, упругой, теплой девушкой, и она ходила по траве, и наверное, эта трава колола пальцы на ее ногах, а ее голые плечи, наверное, были все в мурашках от влажного вечернего ветра, а еще, наверное, она что-то там думала в своей светлой голове, и, вполне может быть, радовалась, печалилась, любила, сердилась, – но сейчас я не способен даже вспомнить себя рядом с ней, свои собственные ощущения от ее близости. Память о том, что была когда-то вот такая Ася, уже тихо испарилась по капле, растворилась, как кусок сахара, в моем невнимании, и теперь не осталось больше в мире никаких следов от этой несчастной девчушки – кроме пары выцветших фотографий.
И именно эта потеря была самой ужасной. Теперь кажется, что я на самом деле ее любил, и многословно заверял в вечной любви, а потом втихушку изменял ей, а потом снова и снова. Пока она была живой, я еще мог утешать себя тем, что все можно объяснить, успокоить, загладить, исправить, и сделать ее, наконец, счастливой. Когда-нибудь. Но это «когда-нибудь» не наступило. И не наступит. Когда она уже умерла, то еще какое-то время жила во мне, и тогда я мог оправдаться хотя