внушали ему тревогу. Он уверял себя, что рыцари, несущие крест на своих плащах, конечно же, захотят укрепиться на Кипре, создать здесь одну-две перевалочные базы, а потом расползутся, как жирное пятно по ткани, и их, словно мышей, будет уже не вывести. Значит, нельзя позволять им даже приближаться к острову. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. Самое главное – большие поборы; как известно, то, что обложено деньгами, убывает. Император назначил очень высокие налоги на те товары, которые купцы везли с запада на восток, для своих соотечественников, одновременно создавая для франков трудности и пополняя свой карман.
В последнее время он склонялся к мысли, что даже огромные налоги – далеко не все. Известно всем: дай только франкам зацепиться где-нибудь одним пальцем – через десяток лет тебе самому уже негде будет поставить ногу. Раздраженный, император подписал указ, и теперь любому кораблю рыцарей, несущих в Палестину крест, было запрещено входить в какой-либо из кипрских портов. На деле, конечно, купцы все равно заходили в гавани, запасались там пресной водой и провизией, но теперь большие деньги текли уже не в казну, а в карманы чиновников или рыбачьих старшин. Их наказывали, но правитель, издающий дурацкий закон, не в состоянии убить в людях желание жить, и жить хорошо.
После бури, как водится, утро разлило по побережью безупречное сияние дочиста умытого солнца и ясно-синего неба. И император, утром побаловавший себя молодым местным вином и отлично приготовленной рыбой, находился в прекрасном расположении духа до тех пор, пока ему не сообщили о том, что в прибрежных водах Лимассола бросила якорь большая галера, прежде нарядная, теперь же изрядно потрепанная и требующая ремонта, и под очень знакомым, мокрым, похожим на тряпку флагом. На своего секретаря, Василия Калигита, природного византийца, служившего ему еще тогда, когда оба они были безвестными и малозначительными свитскими константинопольского базилевса, он взглянул с недовольством и недоверием. Секретарь, облаченный в длинный, метущий землю византийский плащ с золотой каймой, держался сдержанно, почтительно и молчаливо, как настоящий императорский придворный.
– Что на флаге? – нахмурившись, спросил Исаак Комнин. – Лилии? Или орел?
– Львы, ваше императорское величество, – почтительно ответил секретарь.
– Львы? Англичане? – Он помрачнел еще больше. – И много ли кораблей?
– Только один, ваше императорское величество. Правда, насколько поняли наши чиновники, сперва корабля было три. Два разбились о скалы, ваше императорское величество.
– Вот и хорошо. Все моряки погибли?
– Нет, ваше императорское величество. Многие спаслись, и их приютили рыбаки.
– Так. Нечего франкам шляться по моему острову. Их только пусти. – Исаак выпятил губы. – Собрать их в Лимассоле. Всех. И под надзор.
– Но, ваше императорское величество...
– Пожалуй, лучше будет их посадить под замок, а затем уже разбираться с тем, кто они