стало быть, муж Марьи?
– Нет, какой я муж?! Нет у неё мужа. Был, да сплыл.
Мужчина одернул рукава, расправил складки косоворотки, затянутой тонким чёрным кожаным поясом, потуже надел картуз и сказал подбоченясь:
– Меня зовут Василий – приказчик купца Афанасьева. Слыхал про такого?
– Ну, тогда посторонись приказчик! У меня дело к Марьюшке. А до твоего купца у меня дела нет, тем более до тебя.
– Но, но, но! Как ты разговариваешь? Муж-жик! – воскликнул надменно приказчик и замахнулся плеткой.
Никодим молча схватил Василия за ухо и отодвинул в сторону. Тот заверещал, стал биться в руке, удерживающей его чуть ли не на весу.
– Ой, ай, ой! А-аа! Пусти! Я пошутил!
Никодим отпустил и, даже не взглянув на приказчика, вошёл в калитку. Деликатно постучал в дверь сгибом среднего пальца. Из-за двери послышался грудной женский голос:
– Василий?! Опять ты? Уходи! Иначе опять получишь…
– Извиняйте, хозяюшка. Это не Василий. Он ушёл.
– Ой! А кто там? Заходите!
Никодим зашёл в дом, поклонился хозяйке.
– Здравствуйте, Марья!
– Здравствуйте… – сказала миловидная женщина лет двадцати пяти, повернув голову в сторону входящего.
Ее можно было бы назвать красивой: умеренная полнота, характерная для только родивших женщин, ей очень шла. Черноволосая, чернобровая, с полными вишневыми губами, почти чёрными глазами – настоящая казачка. Красоту ее слегка портили лишь глаза, вернее один глаз – правый, который слегка косил при взгляде влево. Марья держала в руках ребенка и кормила грудью. Стыда при этом не чувствовала – нет ничего краше материнской любви к своему дитё.
– Марья, я к вам с поклоном от батюшки и с просьбой…
– Благодарствую! А что за просьба?
В этом время захныкал, затем заплакал ребенок в корзине. Марья удивленно встрепенулась. Никодим слегка приподнял корзину и сказал:
– Вот это и есть моя просьба. Сереженька остался без матери. Очень есть хочет. Голодный уже полдня…
– Так давайте его ко мне. Не знаю куда молоко девать. Моей Дарьюшке этого много – приходится сцеживать в крынку. Давайте…
Никодим поставил корзинку на стул и уставился на плачущего Сереженьку. Заметив его нерешительность, Марья уложила Дарью в люльку и сама подошла, обнаружив в себе довольно высокий рост – почти до плеч Никодима.
– Вот что, папаша, – сказала недовольно Марья, взглянув на ребенка в корзине. – Вы совсем за ним не смотрели, что ли?! Он же мокрый. Неужели не чувствуете запаха?!
– Дык, это…
– Вот что, папаша, – повторила Марья, перейдя на «ты». – Иди, погуляй пока. Мы тут сами разберемся.
Никодим, смущенно кланяясь, попятился, спиной открыл дверь и, выйдя во двор, облегченно вздохнул полной грудью.
Тем временем, Марья принялась за заботу о неухоженном ребенке. Сначала обмыла его теплой водой, выкинула тряпки и, завернув в чистые пеленки, дала