постепенно узнаю себя и то, что вокруг меня. Через слова. Через чувства. Через движение. Через боль.
Я не знаю, кто я. Но я есть, и пока этого достаточно. Остальное придёт, я знаю это. Чувствую.
Для начала – просто быть.
Одиночество
Серое многослойное небо, опустившееся на город, давит своей массой так, что трудно дышать. Промозглая сырость обволакивает со всех сторон пародией на теплый уютный плед, кутает, пробирает до самых внутренностей. Холодно. Мерзко. Противно.
И очень одиноко.
Иду, продираясь сквозь серость и сырость, с ощущением того, что нет никого больше в этом мире, только я и смутные тени, бродящие где-то рядом, в клубящемся ничто, так близко, что можно дотянуться рукой. Но рука хватает пустоту, усугубляя гнетущее чувство одиночества.
Прячу сомнения под капюшон куртки, поднимаю драпировки снуда до самых глаз. Согреться. Спрятаться. Не дать серости проникнуть внутрь. Дойти. Попросить о помощи. В кармане – «вечная» записная книжка с номерами телефонов и прозвищами вместо имён. Они все у меня записаны под прозвищами. Я называю их по именам только лично, наедине. Так повелось.
Мне очень нужна помощь. Я запуталась, потерялась в серой бушующей пустоте. Мне не выстоять одной. Мне очень нужна тёплая рука, острое слово, уверенный взгляд, твёрдое плечо и пара рюмок водки. И мощный пинок в нужную сторону. Я не могу понять, где она, эта сторона. Я заблудилась.
Телефонная будка. Горсть жетонов. Отгородиться от наступающей серой мглы собственной спиной. Уткнуться носом в записную книжку. Близоруко щурясь, найти нужный номер, набрать холодными пальцами комбинацию цифр на видавшем виды телефонном аппарате. Жетон звякает о металлические внутренности. И почти сразу – ответ в трубке. Но не тот, которого я ждала.
«Я не смогу помочь тебе, прости. Я женюсь. Она не хочет, чтобы я с тобой общался». Умник.
«Ты же знаешь, ты сильнее меня. От меня тебе не будет пользы». Третий.
«Он переехал. Навсегда. Не звоните сюда больше». По номеру Варяга.
«Прости, малыш. Я сам во тьме. Нам не встретиться». Горец.
«Я уезжаю. Через час в аэропорту. Давай на будущей неделе, когда вернусь. Позвони, ладно?» Медведь.
Помощи нет. Нет. Нет. Нет…
Записная книжка подходит к концу. И отовсюду – нет… Все они, бывшие такими близкими, разные, непохожие друг на друга, но сильные и верные, становятся вдруг в какой-то миг чужими, далёкими, неприступными и холодными.
И одиночество подкрадывается ближе, протягивает холодную, словно у мертвеца, руку, гладит по щеке, замораживая одинокую слезу, неторопливо сползающую к тоскливо опущенному уголку рта. Одна. Одна в этом сером влажном тумане. Одна в этой серой туманной жизни. Одна.
Подожди… А как же Стрелок? Судорожно листаю книжку раз, второй, по алфавиту, с начала, с конца… Его там нет. Нет даже намёка на его существование. Но я же помню! Помню его! Как?
Прижимаюсь лбом к холодной, исписанной неприличными словами стенке кабинки. Вспоминаю. Стрелка никогда не было в моей жизни. Он только приснился мне. Мечта. Сон.