на топчущуюся рядом Ларису. Наверное, ему неудобно было обсуждать при них семейные дела, и Лада, взяв подругу за руку, повела ее прочь со школьного двора. Та повиновалась, но неохотно, и несколько раз оглянулась на высокого крепкого мужчину в строгом костюме, бормоча:
– Нет, ну какой мужик, только посмотри! Один, без жены, сына растит! А костюмчик, как с витрины! Аккуратист! И красавец! Ты заметила, как он на меня смотрел?
Лада подумала, что директор на Ларису вообще не смотрел, но вслух сказала:
– Ага.
– Сто процентов, он на меня глаз положил! – продолжала распаляться та, путая мечты с реальностью. – Скромный, сказать сам не может. Придется самой брать быка за рога!
Лада представила себе эту картину, и ей стало смешно. Наверное, бедному директору придется искать пятый угол, когда решительная Лариса ворвется в его кабинет, чтобы взять инициативу в свои руки. Тем более что у Федора Гавриловича была репутация заядлого холостяка. Преимущественно женский коллектив школы часто обсуждал его неприступность, ведь попробовать завязать с ним отношения стремились все. Он нравился даже Ладе, хотя она, наверное, была единственной, кто не предпринял еще ни одной попытки. Ну, разве что, позволила себе улыбнуться пару раз. И то улыбкой это было трудно назвать, лишь намеком, особенно если сравнивать с Ларисиной.
Минут за двадцать дошли до замызганной блочной пятиэтажки, одной из нескольких десятков таких же, расположенных в рабочем районе на окраине города. Дома здесь были обшарпанные, с захламленными старьем балконами, с изрисованными стенами, стайками облезлых кошек у подвальных проемов и пропахшими мочой подъездами. Но после жизни в Камышовке Ладе такое жилье казалось райским. Здесь были налаженный быт и спокойствие. И хотя безопасным район назвать было нельзя, все же это была совсем не та опасность, которая таилась повсюду в той маленькой глухой деревушке. Здесь по вечерам шныряла пьяная шпана, на глаза которой лучше было не попадаться. Но эту опасность можно было увидеть и просто перейти на другую улицу или свернуть во двор и подождать, пока гомонящие шатающиеся личности уйдут подальше. В Камышовке же не было ни одного укромного местечка, где бы можно было расслабиться и перестать бояться. Там Ладе повсюду мерещились темные тени, злые глаза, жадные руки с когтями на скрюченных пальцах, жуткие странные морды неизвестных существ, то мелькающие в дальних углах дома, то заглядывающие в освещенное луной окно. Особенно тяжко стало после того случая, когда мать ушла в ночь, угрожающе выставив перед собой железные вилы – три длинных острых штыря, направленные на невидимого врага. Материно лицо, мелькнувшее в окне, было искажено гневом и казалось чужим. Будто это была уже и не она. Нечто злое, темная сущность, спрятавшаяся под знакомой оболочкой. Ту ночь Лада старалась не вспоминать, гнала прочь мысли о произошедшем, желая забыть навсегда пережитый кошмар. Но память время от времени подбрасывала ей картины прошлого, будто ЭТО продолжало преследовать ее, не отступая. Не позволяло забыть о себе.
У двери Ларисиной квартиры они остановились и прислушались. Убедившись, что