и родным человеком, и спустя какое-то время она поняла, что не променяла бы его ни на кого другого. Кейт была уже достаточно большой, чтобы сознавать – Кларк изо всех сил старается заменить ей отца, которого она потеряла. Говорить с ним об этом Кейт не решалась, а просто всячески пыталась помочь ему, поддержать, и их отношения с каждым днем становились все лучше, все теснее. В скором времени в Кейт проснулись былая жизнерадостность и любовь к проказам, и, хотя ее проделки порой подходили чересчур близко к границам дозволенного, Кларка это не сердило и не раздражало. Напротив, он еще крепче привязался к падчерице.
Когда Кейт исполнилось десять, Кларк Джемисон официально удочерил ее, предварительно обсудив этот шаг с Элизабет и с самой Кейт. Правда, сначала Кейт сомневалась, не будет ли это предательством по отношению к ее родному отцу. Однако буквально накануне того дня, когда Кларк собрался везти все необходимые документы в органы социальной опеки, она призналась ему, что именно этого ей хочется больше всего на свете. В сущности, Джон Бэррет исчез из ее жизни почти четыре года назад – в день, когда разорился принадлежащий ему банк. С тех пор она, сама того не сознавая, жила в постоянной тревоге, и только Кларк Джемисон сумел возвратить ей уверенность в завтрашнем дне. И дело было не только в том, что он любил ее и баловал, – просто Кларк всегда оказывался рядом, когда она нуждалась в нем, в его помощи или просто в родительской ласке.
В конце концов все друзья и подруги Кейт совершенно позабыли о том, что Кларк – не ее родной отец, а со временем она и сама перестала об этом вспоминать. Или почти перестала. Лишь изредка, оставаясь одна, Кейт думала о Джоне Бэррете, но он казался ей таким далеким, что она воспринимала его скорее как символ, чем как реального человека. Гораздо четче, чем его образ, в ее памяти запечатлелось ощущение одиночества, растерянности и страха, которые она пережила после его смерти.
Впрочем, об этом Кейт старалась не думать. Дверь, ведущая в эту часть ее сознания, была закрыта, и она предпочитала никогда ее не открывать. Да и не в характере Кейт было сосредоточиваться на грустном или подолгу предаваться печали. Она принадлежала к той редкой категории людей, внутри которых словно вставлен мощный мотор, с неудержимой силой несущий их от прошлого к будущему, от печали – к радости, и эту радость Кейт щедро дарила окружающим. Ее звонкий смех, ее сияющие синие глаза, в которых прыгали озорные искры, создавали вокруг Кейт своеобразную ауру жизнелюбия и безмятежного счастья, которая распространялась и на тех, кто оказывался рядом с ней.
Это обстоятельство особенно радовало Кларка, который никогда не забывал о том, что он не родной отец Кейт. По обоюдному молчаливому согласию они никогда не говорили об этом с тех самых пор, когда Кларк, вернувшись домой со всеми необходимыми документами, коротко сказал девочке: «Дело улажено», и Кейт, кивнув, вернулась к своим куклам. Эта глава в их жизни была прочитана и закрыта, и ни тот, ни другая не желали к ней