отобрали, забрали землю пана Спытки, и его сына, и землю княгини в Трилесино, и земли помещика Казачка.
И как при жизни отца Петр промолчал, но про себя угрожающе подумал: «Хай только попробують». Он знал, что в Рясне уже пишут список, по которому будут отбирать землю, коней и коров, а тех, кто не отдаст, или убьют, или вышлют в Сибирь, как когда-то высылали на каторгу за конокрадство и поджог деревни, за убийство человека – и царя, и всякого другого, и не только за убийство – за смуту и бунт, грозящие всяким мирным поселянам тоже.
Петр знал, что все это придумал Сырков, и что он даже ездил в уезд и в Москву, где у него старые дружки, вместе с Сырковым сидевшие раньше по тюрьмам и по каторгам в Сибири, и что Сырков сговорился с ними, и теперь, имея их согласие, может отбирать землю, у кого захочет, и убивать всех, кого захочет, только захоти, и ссылать в Сибирь.
– Хорошо, – сказали Сыркову в Москве, – отбирай коней, коров, землю, убивай, а кого не получится убить сразу, ссылай в Сибирь, раз уж не можешь без этой Солдатки. Но только перед тем как идти убивать, поставьте мелом кресты на домах тех, кого будете убивать.
– Это зачем же? – удивился Сырков.
– Вы пойдете ночью? – спросили Сыркова.
– Да, ночью… Днем как-то оно… Ночью всегда удобней. И меньше бросается в глаза.
– Ну вот, ночью. А ночью – темно, можно перепутать дома или кого-то пропустить. Поэтому и нужно поставить мелом кресты.
– У меня в волостной управе все местные. Им не надо никаких крестов, они и так всех знают. И никого не пропустят, потому что мы составим список.
– Список – это хорошо. Но кресты тоже нужно поставить.
– Да с ними только одна морока, ходи, пиши их мелом, обойдемся без крестов, – стоял на своем Сырков.
– Нет, – строго сказали ему. – Ты не учился в университетах и не бывал за границей. А мы учились. И бывали. И знаем лучше тебя: кресты в таких случаях обязательны. Без крестов нельзя.
– Хорошо, – не стал больше спорить Сырков.
Он в самом деле не учился в университете и никогда не ездил за границу. Сырков был сыном дворовой девки и беспутного помещика, промотавшего два имения – свое и жены, его, этого помещика, убили на дуэли в самом начале германской войны за то, что он хотел на когото свалить растрату казенных денег. Сырков рос на заднем дворе без сапожек, угощений и гостинцев не знал, бывал в разных тюрьмах, на каторге, но попадать в университеты и за границу ему не приходилось.
– Неужели так не оторваться от этой Солдатки? – спрашивали его старые дружки-сотоварищи. – А то оставайся с нами в Москве. Здесь баб пруд пруди – вон Большой театр под боком. И должность тебе мы определим. Что сидеть в этой Рясне?
И Сырков чуть было не остался. Он любил поесть и выпить, а угощали его на славу, он и водок таких никогда не пил, и закусок таких никогда не закусывал, такие водки и закуски раньше подавали только царям и то к праздничному столу. Но в последний момент Сырков вспомнил Солдатку и отказался.
– Смотри