рыданием. Лицо залили слезы – она сотрясалась, беззвучно рыдая, кусая губы и пытаясь изо всех сил удержаться от крика. Постепенно конвульсии перешли в мелкую дрожь, и ее охватило ощущение необыкновенной внутренней тишины и сладостной пустоты. Такого с ней не было еще никогда. «Что это? – спросила она себя. – Наверное, это и есть любовь?.. Настоящая… Не по заданию начальства…»
– …Когда хочется жить так же сильно, как и умереть, – прошептала она.
– Ты о чем, чаечка? – шепнул Яковлев.
– Потом, потом… – ответила она.
Они лежали изнеможенные, исчерпанные до конца коротким, но мощным взрывом чувства, который настиг их одновременно, коротко дышали и не могли успокоиться.
– Ты плачешь, милая? Почему? – спросил Яковлев, гладя ее по коротко остриженным волосам.
– Нет. Я не плачу… – прошептала она. – Это от счастья… И от горя… Что нас ждет? – спросила она.
Он помолчал.
– Сейчас этого не знает никто, – ответил он, наконец.
Она приподнялась на локте.
– Мне пора уходить, – произнесла Новосильцева. – А то начнут подозревать.
Он усмехнулся.
– Не волнуйся, – он поцеловал ее в глаза. – Все, кто хотел, давно заподозрили… Мы здесь все равно, как на корабле – мало пространства и много людей. Ничего не скроешь. Конечно, это плохо… Но, а если завтра жизнь будет кончена? Не спеши. На часах – Павел Митрофанович. Он все давно знает и понимает.
– Павел Митрофанович… – произнесла она. – Он хороший человек, правда?
– Он очень хороший человек – правда, – подтвердил Яковлев. – И он, по-моему, в тебя немножко влюблен, хотя и сам не подозревает. Интеллигент – что с него возьмешь! Светский человек.
– Интеллигентных и светских матросов я еще не встречала, – заметила Новосильцева.
– Я тоже, – ответил Яковлев. – Он все скрывает ото всех и от себя тоже – с первой вашей встречи. С той, когда кормил тебя с ложки, – усмехнулся он и снова осторожно поцеловал ее.
– Не надо целовать меня в глаза, – отстранилась она. – Говорят, плохая примета.
– Кто говорит? – поинтересовался он. – Те, кто тебя целует?
Она стукнула кулачком его по груди и вскрикнула от боли.
– Мерзкий! – она потерла ушибленную ладонь. – Я тебя накажу – увидишь. И не проси потом прощения! Не получишь!
Он снова осторожно поцеловал ее в глаза и прошептал:
– Я хочу, чтобы твои глаза не плакали. И помнили меня долго.
– Это они от счастья… – повторила она. – Я такого еще никогда не переживала. Я очень хочу жить! – вдруг слабо воскликнула она. – Понимаешь? Я еще несколько месяцев назад совсем ничего не хотела – только умереть… Боже, если бы ты знал, как я устала!.. А теперь я так хочу жить! Но боюсь даже думать, – она вздохнула. – Говорят, если целовать в глаза – это к смерти.
– Чушь! – возразил он. – Нет такой приметы. Я все приметы знаю! Такой никогда не было.
– Знаете, комиссар, – неожиданно засмеялась