путешествовать, сменяя одно полотно другим, от одной истории к другой. От саркастического шаржа её взгляд своим светом увлекал за собою импрессионизм, от абстрактного кубизма отвлекал своими истинами сюрреализм. Одна история сменяла другую…
Перебирая картины, она остановила внимание у одного из полотен, что находилось в углу. На том полотне изображена женщина. Её одежды сшиты из трупов животных и людей. В руках той женщины флаг, в изгибах которого читалась надпись «Страх». Изображение завораживало писателя, изображение призывало к писателю самые разные мысли, объединённые только одним – надписью на тряпице флага.
– Она подписана вами! – Внимание всё ещё у картины, слова же отосланы художнику.
– Мари. Да, она моя, – холодно отозвался Павел Червидеев.
– Мари? – внимание всё ещё у картины, вопрос же отослан художнику.
– Да. У неё ведь должно быть имя, – равнодушно ответил Павел Червидеев.
– Она прекрасна! – внимание всё ещё у картины, восклицание же отослано художнику.
– Увы и ах. Лестно оценить Мари умудрились только вы одна, – с колючим холодом и стеклянным равнодушием Павел Червидеев оглядывал свою работу.
– А вы? Какой будет ваша оценка? – Внимание писателя теперь обращено к художнику.
– Картина мне не нравится! – Его взгляд вдруг потемнел. Хотя, возможно, сие показалось. – Работа бездарна! И мнение это, прошу заметить, не одиноко! – Нет, сие не показалось. Взгляд его стал подобен тяжёлому, злобному взору Мари – центральной фигуры картины.
– Она прекрасна! – Писатель, указав пальцем на женщину с флагом, направилась к полотнам напротив.
– Отвратительна! – Озирая чёрным взглядом женщину с флагом, отозвался он, но не ясно, о ком именно…
Художник, тихо что-то бормоча, продолжил бранить свои картины, притом все. Писатель, в свою очередь, продолжила перебирать истории, которыми увешаны стены зала.
От саркастического шаржа её взгляд увлекал в свою сторону Червидеев; сбегая от истин сюрреализма, интересующийся живописью, взор вновь встречал меланхоличную злобу, что овладела художником. Она бродила мимо полотен, и ей хотелось уйти. Павла Червидеева словно подменили. Вместо вежливого, обходительного джентльмена подсунули злобного самоеда.
– Мне пора идти! – Бутыль с притворством и терпением опустела. – Я кое-что не доделала… – добросердечное, улыбчивое враньё разлетелось по залу. Она ушла.
Гостиницу лениво пожирала вечерняя темнота. Семьдесят третий номер щедро раздаривал кофейный аромат всем посетителям. За дверью семьдесят третьего номера в худеньком кресле разместилась писатель. Вооружившись кружкой кофе, карандашом и листами бумаги, она принялась плутать тропами своего воображения, выискивая тему для своего второго романа, но увы – в мыслях одна только женщина с флагом в руках. Спустя час, сворованный думами о той надписи, что на тряпице