белого кота Стэнли, названного так за свое чисто британское поведение (ей имя Стэнли казалось очень британским, и Симона и Агнес соглашались, что оно ему весьма идет.)
Звякнула тарелка. Стэнли повел ее в кухню, будто она не знала, откуда раздался звук. Мама убирала после обеда.
– Не надо, мама, пожалуйста. Я уберу.
Натали взяла тарелку из маминых рук и вместо нее дала ей цветы, сжимая свои пальцы поверх маминых, покрытых шрамами.
– Красивые цветы для моей красивой мамы, – сказала она. – Солнце для них слишком жаркое, как видишь.
– Вода их освежит. Они чудесные! Спасибо. – Мама вдохнула их аромат, улыбаясь. Она потянулась через стопку тарелок за вазой. – Откуда они?
– Там… женщина продавала их около морга. – Натали ощутила вину за то, что выдала логическое предположение за определенность, как будто соврала.
Мама налила воды из кувшина в вазу и поставила цветы на стол.
– И поешь, пожалуйста. Вот салат из чечевицы и немного овощей. Ты слишком худенькая, ma bichette[4].
Хотя Натали была уже заметно выше матери, она оставалась и всегда будет маминым «олененком». Она расцеловала маму в красные щеки.
– Только если ты дашь мне самой убрать со стола.
Натали поела и, несмотря на мамины протесты, убралась потом на кухне. Почти любое домашнее дело было для мамы слишком сложным с майского пожара. Ожоги хорошо заживали, но ей все еще нужно было привыкать к этому новому, замедленному ритму. Она сейчас была неутомима, не зная, чем себя занять, особенно свои руки, которые не привыкли к покою. Мама в возрасте Натали была стажеркой в Доме высокой моды Уорта и с тех пор стала швеей. Она работала в ателье, создавая вещи от повседневных платьев до великолепных костюмов для «Опера-Комик». Натали гордилась ее талантом и радовалась, как ей повезло иметь столько юбок и платьев. Мама покупала ткани со значительной скидкой у поставщика ателье, и Натали зачастую была одета в шелк, хлопок, муслин и бархат, которые иначе ее семья не могла бы себе позволить.
Мама была за кулисами «Опера-Комик», помогая с костюмами, когда это случилось. Часть зала «Фавар» загорелась от газовой вспышки во время представления, и жизнь мамы изменилась навсегда. Десятки людей погибли, многие пострадали от ожогов; некоторые говорили маме, что ей повезло выбежать, получив только ожоги рук. Мама всегда их вежливо благодарила, будто не слышала это уже в сотый раз. А Натали знала, что мама была безутешна из-за того, как ее руки, когда-то такие ловкие, были покрыты ужасными болезненными шрамами.
Хотя мама и заявляла, что могла шить и сейчас, нынешняя неловкость ее злила, и она была еще явно не готова вернуться на работу в ателье. Даже закрепить свой шиньон цвета мускатного ореха, всегда такой аккуратный, в некоторые дни было для нее сложной задачей. Она отказывалась верить словам врача, что, вероятно, никогда не обретет былой подвижности рук и пальцев, и старалась работать руками как можно больше.
Так что недоделанные платья – из роскошных тканей и практичного