Двое мужчин несли носилки. «Нашли его в гостиничном номере», – сказал один из них, когда они пронесли мимо пухлое тело, накрытое простыней, и вошли в комнату с табличкой «Аутопсия».
Натали показалось, что ее желудок выдернули наружу, а потом запихнули обратно.
– Мадемуазель…
Она перевела взгляд с месье Ганьона на комнату аутопсии и обратно на месье Ганьона.
– Ничего. Я в порядке.
Он кивнул и зашел в тусклую комнату без окон, но со столом и двумя стульями, неудобными на вид, и набитым доверху книжным шкафом со всякой всячиной, от путеводителей по Парижу до потрепанных романов. На верхней полке виднелись большие серые обложки с пометкой «Фотографии», упорядоченные по годам, начиная с 1877-го.
– Так… жертва убийства. Вы ее тоже сфотографируете? Или только если ее никто не опознает? – Натали показала на книги.
– Мы всех фотографируем, – сказал он сухо, подходя к столу. Как будто это не было захватывающим делом – каталогизировать трупы. Как будто у каждого трупа, проходящего через морг, не было своей истории.
Напротив книжного шкафа было единственное украшение на стене – грубая репродукция картины, изображающей аутопсию. Группа мужчин стояла вокруг тела, пока один готовился сделать надрез, а другой скручивал сигарету.
Месье Ганьон пригласил ее присесть и, если пожелает, положить цветы на краешек стола. Она так и поступила. Он устроился за столом напротив нее, собирая какие-то бумаги и перекладывая их, возможно, усерднее, чем требовалось. В нем проглядывало стеснение, которое он тщательно прятал; он старался, как она догадалась, выглядеть старше. Его большие голубые глаза обладали такой остротой, будто замечали все сразу, как птицы.
– Аутопсия на картине? – кивнула она на нее.
– Отвратительно, не правда ли? – сказал месье Ганьон, поглаживая подбородок. – Подарок одного уличного художника, который продает картины тут, поблизости. Это репродукция другой картины, думаю. Как бы то ни было, мы здесь с вами не для того, чтобы обсуждать искусство, мадемуазель Боден.
А, он один из этих мужчин, что любят напускать на себя «официальный вид», как Натали это называла. Такой же, как тот напыщенный, раздражительный работник магазина на втором этаже Le Bon Marché, прогнавший ее из пустого читального зала «только для мужчин».
– Так что мы будем обсуждать? – Натали откинулась на спинку стула.
– Мы будем обсуждать жертву убийства. – Он придвинул к себе чернильницу. – Моя обязанность – задокументировать свидетельства опознания.
Она сглотнула, хотя во рту у нее было сухо.
– Я не могу ее опознать.
– Но вы выглядели так, будто узнали ее, – сказал он, сцепляя руки в замок на столе.
Дыхание Натали сбилось. Она чувствовала себя почти обнаженной, будто сидела в задранном до колен платье.
Разумеется, она не могла рассказать ему, что произошло, и, пока сама не разобралась с этим, лучшим выходом было притвориться, что ничего необычного не произошло. Ей нужно отсюда убраться, пока он не засыпал ее вопросами.
– Я незнакома с ней и сегодня