Эта ложь убьет тебя. Челси Питчер

спросил он, когда мать поправляла его галстук.

      – Ты шутишь? – Она убрала кудри с его глаз. Эти кудри были каштанового цвета, какими были и ее волосы, пока она не начала их красить. Все в ней было немного приукрашенным, но, сколько бы она ни старалась, глаза ее всегда ярко блестели, как у лани. Она была прирученным животным, и это Брет понимал даже в семилетнем возрасте.

      Они были совершенно одинаковыми.

      – Они тебя полюбят, – пообещала она, протягивая ему руку. – И это всего на пару часов. Мы исполним наш маленький танец для друзей папы, а потом сможем потанцевать по-настоящему, когда они уйдут. Хорошо?

      Брет взял мать за руку.

      После этого они стали сообщниками, разыгрывали спектакль перед публикой. Брет обменивался ударами с отцом, в нужные моменты уклонялся от них. А мать стояла совершенно неподвижно, как статуя на аллее, ведущей к дому. Безмолвная и грациозная.

      Практически фарфоровая.

      Ей хотелось только одного: выйти на балкон и танцевать. Брет это знал. Раньше она была балериной, живой копией девушки из ее музыкальной шкатулки. В конце этого вечера, когда все разъехались по домам, она бы отвела Брета обратно в столовую на третьем этаже, вывела через французское окно на балкон и закружилась в танце. Их дом был встроен в склон холма. Город раскинулся под ними, и звезды мерцали над головой. Миссис Кармайкл не выглядела бы зверем, запертым в клетку.

      Она была бы свободной.

      Она была бы счастливой, а не застывшей статуей из сказки. Не кивающей, обожающей мужа женой. Прошло два часа после начала вечеринки, и Брет понимал, что ее руки и ноги истосковались по движению. Она все время переминалась с ноги на ногу, ее ножки балерины были втиснуты в туфли на высоких каблуках.