падал
разноцветным водопадом,
он каждый лист
умел играть
с листа.
И ночь плыла и плакала над садом,
от соловьиной музыки чиста.
Как жаворонок маленький висел
(как вертолетик!)
над колхозным лугом,
над пашней,
где ходил мужик за плугом
и где потом на трактор пересел.
Быстрей пошла крестьянская работа!
Там небеса
как нотная тетрадь,
вся – в радугах, и жаворонок – нота.
Высокая.
Отсюда не достать.
На даче кенарь-профессионал
в своей нарядной
золоченой клетке,
побаиваясь аппассионат,
недурно сочиняет оперетки.
Угодно ли —
концерты на дому,
хотя певец
далек от идеала
и в темноте – молчит.
А потому
наброшено на клетку одеяло.
. . . . . . . .
Как певчий мир
пернат и звонок!
Все перепеть друг друга норовят…
Жил некогда на свете вороненок.
Обыкновенный черный вороненок.
(Великолепный!
Черный!
Вороненок!)
Не отличишь от прочих воронят.
Он петь хотел.
Его учили каркать.
Он жить хотел.
Его учили вить
на кладбищах
над серыми крестами
вороньи гнезда.
Ну куда ты, глупый!
Поют другие —
певчие пичуги.
А у тебя, увы, дурная слава —
ты должен каркать.
Он любил парить
над городом,
сверкающим и шумным.
Он залетал в окрестные сады,
где соловьи залетные блистали
своим искусством.
Он парил над миром
и улыбался.
(Бедный вороненок!)
Однажды он сидел в центральном парке
и наблюдал за детскою игрой…
Сбежались люди:
«Посмотрите —
ворон!»
Собаки, кошки набежали:
вот он!
Еще беду накаркает…
Гони!
А он сказал:
«Я не умею каркать,
я петь умею…
Можно я спою?»
Толпа расхохоталась —
вот умора!
Видали остряка?
Давай отсюда!
Лети себе,
покуда крылья целы,
а то, не ровен час,
перешибем!
А он сказал:
«Я не умею каркать,
я петь умею…
Можно я спою?»
Наш милый говорун перестарался:
дразнить толпу —
опасная затея…
Не хочешь каркать?
Мы тебе поможем.
И, всколыхнувшись,
в тысячу гортаней
вокруг него закаркала
толпа.
Закаркали юнцы, пенсионерки,
доцент с портфелем каркнул осторожно.
И девушка,
стоявшая поодаль,
с букетиком растрепанных фиалок,
с печальной,
тонкой шеей,
подошла
и –