балкончик. Тюль медленно танцевала в объятьях ветра и тонкой вуалью прикрывала вид на Эрмитаж.
“Ева… Уже прошло больше двадцати трех лет с момента как тебя похитили… Три года войны после этого… и двадцать лет сожалений, воспоминаний и попыток найти новый смысл жизни”.
Тончайшая органза всколыхнулась и обняла ноги Аскендита. Ветер влетел в комнату и скинул листы бумаги, изрисованные карандашом.
На них была изображена спящая девушка, прекрасная в своей невинности и хрупкости, словно нежный полураскрывшийся бутон цветка.
– Ева, – прошептал он одними губами и это имя, полное печали, вперемешку с огромной любовью сорвалось с губ и взлетело вспорхнувшим голубем в небо.
Марина задыхалась под тяжелым одеялом. Услышав звук удаляющихся шагов и закрывающейся двери, она осторожно приподняла одеяло и судорожно втянула свежий воздух. Она находилась в спальне, больше похожей на декорации фильма о девятнадцатом веке: деревянные панели из древесины породы амарант, оттеняли фиолетовым, позолоченные барельефы, потолок, украшенный позолоченной гипсовой лепниной; тяжелый темно-зеленый бархатный с золотой бахромой балдахин возвышался над кроватью. Мебель стояла на позолоченных лапах львов.
Босые ноги окунулись в тепло шерстяного прикроватного коврика.
“Какая безвкусица! Что вообще я здесь делаю? Как я сюда попала? Последнее что помню – это то…” – все напряглось внутри нее. Университет, Дмитрий Аскендит, ледяная статуя, бокал шампанского и все… Она смутно помнила вспышку фар. Марина вспомнила серые, словно грозовое небо глаза брюнета, и тонной грязи навалились на нее головокружение, тошнота и вялость. На прикроватном столике она нашла графин с водой и таблетки аспирина, которые кто-то предусмотрительно оставил.
Кроме нижнего белья на ней не было одежды. Больше всего ее беспокоило, что нигде не было ее телефона. Марина встала и подошла к креслу. На полу были раскиданы белоснежные листы бумаги. Она накинула сложенный на кресле халат, подняла один из листков и не без труда узнала в спящей девушке себя. Она никогда не видела себя такой… расслабленной, красивой… Угловатость плеч смягчилась, а черты лица стали мягче.
Она подняла следующий рисунок: опять она, только ближе. Портрет спящего человека…
Мерзкое чувство скользкой змеей закралось в душу: кто-то всю ночь сидел здесь и рисовал ее.
– Ты свободен, – голос прозвучал сразу за дверью. Обратившись в слух, Марина повернула голову к двери и в панике соображала, что делать дальше. – Я позвоню, когда понадобишься.
Дверная ручка повернулась. Человек вошел. Он все еще держался за ручку, когда заметил Марину и замер.
Это был Дмитрий Аскендит.
Туманные глаза зацепились за рисунки в ее руках. В замешательстве, он не глядя закрыл за собой дверь, но моргнув, вернул свое первоначальное спокойствие.
– Проснулась?
Марина сглотнула и указала на рисунки.
– Вы всю ночь были здесь и рисовали это?
Аскендит скрестил руки