жизнь идёт. За это можно выпить».
«Вы, Евгений, банкрот!» – он наглел понемногу.
Женька в горькой тоске, как в тягучем дыму,
Растворяясь, тонул. Он сказал педагогу:
«Ладно, можешь идти. Сам напьюсь на дому».
Вот врачи говорят, что от пьянства все беды.
«Это бред, – я отвечу, – поросший быльём.
Всё путём, если, рюмку махнув за обедом,
Ты при этом башку не роняешь в бульон».
Вот Онегин – он пил каждый день по бутылке
(Пусть не водку, вино) – кто не верит, прочти.
А в завязке бы был – до Сибири, до ссылки
Только так с декабристами мог бы дойти.
Вот и Женька лимонов нарезал на блюдце, —
Чтоб делов не наделать, бутылку открыл:
«А ведь верил я им, надо ж так лохануться!
Да уж лучше б в Россию давно бы свинтил!»
Прошло пять дней. Он всё ещё поддатый,
Он за дубовым письменным столом
Сидит, как Герцен в Лондоне когда-то,
И книгу пишет – «Думы о былом».
«Куда, куда ты, друг мой, Вовка, сгинул, —
Какой-то в нём звучит глухой гудок, —
Напрасно я тебя на бабки кинул!
К чему лукавить? Это был кидок!
Ты, может, в экономике и слабый,
Ну хоть бы уж на шухере стоял,
Когда бы я у Таньки втихаря бы
Мобилу и компьютер проверял!»
Вот тут я, скромный автор, снова встряну,
Чтоб раз и навсегда вопрос закрыть —
Что даже и во сне, не только спьяну
Нельзя такие вещи говорить.
Напомню: я не Пушкин и не Шиллер,
И в лирике вообще ни в зуб ногой,
Тут целый у меня шпионский триллер
Заместо песни вышел сам собой.
И, кстати, план когда-то был у Женьки —
С искусством подружиться, не дремать, —
Бюджет пилить, а, если короте́нько, —
Блокбастеры по триллерам снимать.
И что теперь? Измена и засада,
Где Танька рулит, чёртово жульё!
Всем Скотланд-Ярдам, Абверу, Моссаду,
Всем ЦРУ – куда им до неё!
Как плесень, мо́ зги Женькины покрыла пелена,
Вокруг него такая паутина сплетена,
Что где, куда, какую ставил подпись, —
Запутался, забыл он. С Таньки – как с гуся вода, —
С гусыни – слёзы Женьки. Вы не правы, господа,
Когда вы над блондинками смеётесь!
В общем, Женька разделан, как рыба на блюде.
Джон в графическом виде рисует итог,
Общий куш на троих. «А повежливей будет! —
Танька ржёт, – ха-ха-ха!!» И грустит педагог.
Кстати, он наш земляк из эпохи застоя.
Он сперва отбивался: «Ни-ни, ни гу-гу!
Педагогика, музыка – это святое!
Как хотите, ребята, а я не могу!»
Джон ещё ухмыльнулся тогда: «Ты прекрасен!
Уважаю таких. Молодчина! Зачёт!
Шесть процентов – твои. Было пять. Ты согласен?»
И вздохнул педагог, и промямлил: «Идёт!»
Всё разыграно было решительно, твёрдо, —
Как по нотам,