кто знает, чем она хуже своей противницы, Екатерины II? Ведь самозванство на троне едва ли не формула!
Две «самозванческие стихии» постоянно вторгались в сознание Павла; решительно отбрасывая, боясь, ненавидя крестьянский бунт, он хотел видеть в народе сочувствие к единственному законному претенденту на российский престол.
«Ну, я не знаю еще, насколько народ желает меня, – с большой осторожностью скажет Павел прусскому посланнику Келлеру в начале 1787 года. – Многие ловят рыбу в мутной воде и пользуются беспорядками в нынешней администрации, принципы которой, как многим, без сомнения, известно, совершенно расходятся с моими» [См.: 161. С. 196].
Как видно, Павел связывает свою популярность в народе с разногласиями, разделяющими его с матерью.
«Павел – кумир своего народа», – докладывает в 1775 году австрийский посол Лобковиц [181. P. 249].
Видя, как народ радуется наследнику, близкий его друг Андрей Разумовский будто бы шепнул: «Ах! Если бы Вы только захотели». Павел не остановил его, хотя речь шла об аресте и низложении Екатерины [См.: 12. С. 130].
Вскоре после того, в 1782 году, солдат Николай Шляпников, а в 1784 году сын пономаря Григорий Зайцев, каждый появляется перед народом великим князем Павлом Петровичем [152. Г. № 541, 542]. «Легенда о Павле-„избавителе“ имела широкое распространение на Урале и в Сибири» [111. С. 384].
После 1789 года Екатерина преследует Новикова, Бажанова и других деятелей за тайные масонские связи с Павлом; тогда же к наследнику попадает «Благовесть», где его призывают короноваться волею народа и выполнить дело освобождения. «А что, если Павел, – спрашивает А. И. Клибанов, – откажется короноваться волею народа и присягнуть на верность народным интересам, запечатленным в „Благовести“? Был ли у ее автора готовый ответ на этот вопрос? В „Благовести“ не предвидится отрицательная реакция Павла. Роль, отводимая Павлу в „Благовести“, исходит, возможно, из социально-утопических легенд о Павле как „царе-избавителе“, циркулировавших в народе в 60–90-х годах XVIII века».
Исследователь допускает, что «история с „Благовестью“» имела исторический прецедент. Он связан с Н. И. Паниным, воспитателем Павла и одним из инициаторов дворцовой интриги, в которую Павел, «как бы поневоле и на короткое время, оказался втянутым» [73. С. 316–317].
Снова причудливое взаимодействие социально далеких сфер народного протеста и дворянской оппозиции.
Завещание Панина
В то самое время, когда Пугачев клялся именем «своего» Павла Петровича, по-видимому, созревал придворный заговор в пользу настоящего Павла Петровича. Как и в 1762 году, панинский замысел связывал права наследника с конституционными идеями.
Напомним основные факты[13]: декабрист М. А. Фонвизин, ссылаясь на рассказы отца (родного брата автора «Недоросля»), записал в сибирской ссылке, что «в 1773 или 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился на дармштадтской принцессе, названной Натальей Алексеевной, граф Н. И. Панин, брат его фельдмаршал