сказать ему, Сахарову-Гетцке, о том, что капитан запомнил и узнал его. Интересно, подумал я, сумеет ли он не вздрогнуть, не смутиться, сохранить свое каменное спокойствие и, должно быть, многократно отрепетированную, равнодушную усмешечку? Случай тотчас же представился. У лифта мы лицом к лицу столкнулись с Сахаровыми, подымавшимися с палубы салонов из кинозала. Я мгновенно сыграл слегка захмелевшего человека, шумно обрадовался и обнял обоих вместе, как старый друг. Сахаров осторожно отстранился, а Тамара спросила:
– Роскошный был ужин?
– Мировой. А какой ром! Жидкое золото!
– Красиво изъясняетесь, – поморщился Сахаров. – Предпочитаю всяким ромам хороший армянский коньяк.
– Коньяк тоже был, – продолжал я, умышленно не замечая его насмешливой снисходительности, – а капитан вас знает, между прочим.
Сахаров не вздрогнул, даже не моргнул, только чуть-чуть насторожился.
– Странно, – сказал он, – я даже его в лицо не знаю. Никогда не встречались.
– Встречались. Вместе обедали зимой в ленинградской «Астории».
– Я не обедал зимой в ленинградской «Астории», – отрезал Сахаров. – Капитан ошибся. Мало ли бородатых людей на свете. Со мной часто кланяются незнакомые люди. Я отвечаю из вежливости.
Тема ленинградского обеда была исчерпана, развивать ее не имело смысла, и мы разошлись по каютам. Но я все-таки попал в цель: Сахаров уклонился от объяснений, предпочел умолчать о пустяковом, но, видимо, существенном для него событии.
– Не спишь? – спрашивает Галка, подымая с подушки голову.
– Не сплю.
– В Сухуми не выйдешь. Дрянь погода.
– Дрянь.
– Ты что так односложен? Все о вчерашнем думаешь?
– Думаю.
– И зря. Ерунда все это.
– То, что он скрыл свои контакты с немцами?
– А что подтверждает эти контакты? Свидетельство капитана? Но он действительно мог ошибиться: бородатых людей на свете вполне достаточно для такой ошибки. И вообще ты только на меня не сердись, Сашка, но дело, как говорится, швах.
– Чье дело?
– Твое. Наше с тобой. Никаких фактических доказательств того, что он Гетцке, а не Сахаров, у тебя нет. На психологических штришках обвинения не выстроишь. Тем более когда у него такой непробиваемый щит.
– Мать?
– Да. Я не верю в ее признания, Гриднев. Она не сознается.
– Мы постараемся доказать ей опасность такой позиции.
– На все твои доказательства она будет твердить одно: я мать. Кто лучше матери знает своего сына? Это мой сын – и все. Попробуй опровергни.
– А если доказательства будут неопровержимы?
– А у тебя есть эти доказательства?
– Пока нет.
– Вот я и говорю, что швах дело.
– Я не столь пессимистичен. К тому же у нас в запасе еще три дня. Кое-что выяснится сегодня в Сухуми.
– Пойдешь в город?
– Конечно.
– В такой ливень?
– Подумаешь, ливень. У меня плащ есть.
– Как