леди».
Гриффин хмыкнул, вспомнив проделки их троицы, и дыхание белым облачком вырвалось изо рта.
Он никогда не сомневался, что их по праву называли сент-джеймсскими повесами: для них не существовало ни границ, ни запретов. Неделю за неделей они посещали игорные заведения, в которых толпились продажные женщины и рекой лился бренди, а к их услугам было все, что только ни пожелают. Они постоянно заключали пари, играли в карты, делали ставки на скачках и выигрывали, а иногда и проигрывали – призовых лошадей, поместья и целые состояния.
По вечерам они объезжали особняки, где давались балы и устраивались вечеринки: танцевали, старались очаровать и завоевать невинных юных леди, заставляя их думать, будто они способны поймать и укротить таких завидных женихов. Никто из повес жениться, конечно, не намеревался: просто так они оттачивали свое искусство обольщения. Их интересы дальше не распространялись. Покинув бал, остаток ночи и большую часть следующего дня они проводили в игорном заведении на восточной стороне Бонд-стрит.
Теперь Гриффин не находил себе места. Нет, не так. Ему все надоело. Надоели карты, кости, скачки, стрельба и охота; даже толпы первых красавиц уже не приносили удовлетворения.
По правде говоря, он не мог вспомнить и половины проступков, в которых его обвиняли в тот сезон, потому что не расставался с бренди, портвейном или элем. Глаза мало что замечали, а в голове постоянно шумело. Слава богу, пили они теперь чисто символически и безрассудных поступков не совершали.
Бенедикт хоть и вспоминал те дни, но не тосковал по ним. Каким-то образом они пережили то время, хотя в его нынешней жизни не все было так, как ему бы хотелось. Скандальный листок мисс Гоноры Труф позаботился о том, чтобы прошлое не забылось.
В разное время все они безуспешно пытались узнать, кто написал эту колонку о пари, пока наконец не решили, что автор, должно быть, какой-нибудь немолодой сотрудник редакции, которая и готовила подобные материалы. Владелец этой желтой газетенки ясно дал понять, что унесет имя автора с собой в могилу, хоть тот и использовал псевдоним. Гриффин давно перестал читать то, что о нем писали, и не обращал внимания на появлявшиеся время от времени статейки. Теперь же совсем другое дело: речь идет о репутации его сестер. На счету повес, правда, были проделки похлеще злополучного пари, но никто их не уличал, а значит, мисс Труф не могла о них написать.
В одну из пьяных ночей они решили, что каждый выберет девушку и незаметно проберется в ее спальню, а в качестве доказательства принесет какой-нибудь предмет: щетку для волос с монограммой, бант, ленту или ридикюль. Главное – чтобы все признали в нем вещь, принадлежавшую именно этой девушке. Тогда они были такими легкомысленными, бессердечными распутниками! Причинить зло или соблазнить девушку, конечно, они не собирались: просто хотели проверить, сумеют ли остаться незамеченными.
Гриффин вытянул ноги и положил голову на спинку сиденья, мыслями вновь возвращаясь к той злополучной ночи, после которой всю троицу стали называть