Дарина Григорова

Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим


Скачать книгу

у Александра Дугина, непопулярного вне консервативных сред, многозначительным является провал его партии «Евразия» (2001–2003), но показательно также и ее воскресение в 2012 г., как и намерение участвовать в парламентских выборах 2016 г. – вряд ли самостоятельно, но, вероятно, как часть Общероссийского народного фронта.

      Евразийский след в новом историко-культурном стандарте, который будет служить навигатором для авторов единого учебника, заметен и в отсутствии классических определений управления Петра Великого: «вестернизация» и «европеизация», а это уже идеологическая автоцензура (я бы не назвала ее цензурой ввиду отсутствия таких указаний, очевидно, имеет место рефлексивное усердие в советском стиле).

      Обход молчанием «европеизации» можно назвать даже академической неточностью, поскольку именно при Петре Россия европеизировалось в светском отношении, когда создавалось современное государство наряду с империей. В религиозном отношении Россия европеизировалась впервые при Владимире благодаря принятию христианства.

      В отношении Петра I авторы стандарта использовали единственное понятие «модернизация», которую они определили как «жизненно важную национальную задачу». Вообще, для всех периодов характерно особое отношение к национальной политике.

      Еще один удаленный из классической историографии термин – «Великая Октябрьская Революция», как и предшествовавший ему «Февральская» революция, обобщенный в термин «Великая Российская Революция» (1917). Здесь авторами руководит желание представить весь процесс, не рискуя спорить о том, является ли это «революцией» или «переворотом», или и обеими последовательно.

      Сергей Мироненко категорически отверг новое понятие «Великая революция» и предложил назвать ее «Русская революция 1917 г.», поскольку не считает это событие «великим»[114]. Владимир Козлов, член-корреспондент РАН, выражаясь нейтрально, обрисовал пять подходов к изучению «революции 1917 г.», и также, как и Мироненко, прежде всего, акцентируя внимание на документальном подходе[115].

      В отношении новой России в концепции также была предложена своя периодизация: 1991–1993, «постсоветская Россия»; 1993–2000 и 2000–2012. Ограничить «постсоветскую Россию» периодом Августовской республики (1991–1993), которая даже не присутствовала в виде термина, представляется весьма искусственным и необоснованным, как хронологически, так и тематически. Логика, согласно которой принятием новой конституции 1993 г. завершается постсоветский период, лишена аналитического комментария.

      Второй верхней границей временных рамок «постсоветской России» является 2012 г., предложенный самим Путиным при его третьем вступлении в должность президента, что является более основательным.

      Третьей верхней границей временных рамок «постсоветской России» я была склонна принять, 2018 г. (или 2024 г., если он выдвинет свою кандидатуру на следующих президентских выборах), поскольку личностный фактор в истории