товар заказчикам. Подозревая друг друга в обмане, они каждый день бранились, изощряясь в крутом мате, и уже часто дело доходило до драки. И когда сцеплялись эти два буйвола, в лавке все ходило ходуном, и я думал, что рано или поздно они искалечат или убьют друг друга. Деньги, деньги – не сходило с их языка, и мне так опротивела эта лавка с изрубленными деревянными колодами, говяжьими и бараньими тушами, висящими на острых крюках, с красными, скалящими зубы и глядящими на тебя мутными мертвыми глазами ободранными головами, выставленными на прилавке, сладковатым запахом парного мяса, что я ходил туда, едва волоча ноги, с отвращением и ненавистью, как на каторгу.
Однажды братья разодрались не на шутку и, схватив острые крючья, стали ими увечить друг друга, и Яков в остервенении ударил Рувима крюком в глаз. Из глазницы хлынул фонтан крови, что-то черное повисло на щеке. Я обомлел и забрался под прилавок. Мне стало дурно и меня вырвало. Вот тогда, опомнившись, я решил, что мне надо отсюда бежать срочно и навсегда. Но куда? И первое, что пришло мне в голову: бежать в Россию. На фабричных митингах коммунистические ораторы очень хвалили новое государство, называя его государством рабочих и крестьян, где строят социализм и нет власти капитала. И еще потому, что там жили и упокоились мои предки.
Для окончательного решения я пошел к моему наставнику отцу Павлу. Мы с ним обсудили этот вопрос, и он согласился со мной насчет России и дал свое благословение. К тому времени мне уже исполнилось 18 лет и я, попрощавшись с матерью, поехал в Нью-Йорк. Деньги на дорогу мне дал священник отец Павел. В Нью-Йоркском порту мне удалось устроиться юнгой на грузовой корабль, который с грузом станков и тракторов следовал в порт Ленинграда. Шкипер определил меня на камбуз в помощь судовому коку.
Итак, я благополучно пересек океан и прибыл в порт Ленинграда. Я покинул корабль, оставив там свой чемодан, чтобы не внушать шкиперу подозрение и пошел в ближайшее отделение милиции. Оттуда меня направили в «Большой дом» в следственный отдел НКВД. В «Большом доме» ко мне отнеслись с пониманием и, допросив, перевезли в дом для репатриантов на Крестовском острове, наказав никуда из него не отлучаться. Целый месяц я скучал в этом пустынном месте, смотря из окошка на быстро текущую Невку и красивый парк на другом берегу. Вероятно, в это время шла переписка между НКВД и Советским посольством в США. Ответ из Америки насчет меня пришел благоприятный, и меня, взяв под опеку и наблюдение, выпустили на волю.
И вот, немного освоившись в незнакомой стране, я решил поступить в университет, в чем мне способствовали мои опекуны из «Большого дома». Я выбрал восточный факультет и приступил к учебе. В основном я изучал арабский язык, который мне давался легко. Вообще, к освоению языков у меня оказались большие способности, и я кроме арабского изучил татарский и немецкий языки. Одновременно меня интересовала этнография народов, которые говорили на изучаемых мною языках, а также Ислам, неразрывно связанный с арабским этносом. В 1940 году я окончил