падкий до любых новшеств, и с приходом коллективизации первым подал заявление в колхоз. За ним потянулись остальные, и деда выбрали председателем, но недолго пришлось ему руководить народом. Через полгода успешного правления всю верхушку колхоза расстреляли как врагов народа, а семьи отправили в Сибирь на постоянное поселение.
Федькиной матери шел в ту пору шестой год. Вот и выходило, что Федька – наполовину сибиряк, наполовину почти москвич. Характером он, видимо, пошел в деда-кулака, еще совсем мал был, а окрестная детвора уже ему в рот смотрела, он любые споры миром разрешал, мог принять без взрослых даже очень сложное решение. После армии учиться на исторический он сам решил поехать, никого не спросив. На дневной его, конечно, не приняли, шутка ли – внук врага народа, а на вечерний – поступил. Но Федька и не переживал, жить-то на что-то надо! Там же, на Васильевском, устроился в котельную: тут тебе и заработок, и крыша над головой, а времени для занятий – хоть отбавляй.
Была у Федьки одна тайная мечта – доказать невиновность деда, самому во всем разобраться, а потому целыми днями, когда был свободен, просиживал он в университетской библиотеке, искал факты, выписывал что-то в тетрадь. Эта работа отнимала много сил, но концы с концами никак не сходились, и в какой-то момент Федька вдруг со всей ясностью ощутил, что книги лгут или замалчивают факты. Все концы были кем-то умело и ловко спрятаны, и Федька понял, что правды ему не найти. Теперь, больше по привычке, он шел в библиотеку, набирал книг и долго сидел, бессмысленно глядя в окно.
В один из таких вечеров, он познакомился с Игорем Сергеевичем и после нескольких прогулок по Васильевскому радостно принял его приглашение участвовать в домашнем семинаре. В образовавшейся компании Федька выбрал себе роль некоего мушкетера, готового в любую минуту прийти на помощь. Он корил себя за то, что не остался в тот злополучный вечер у отца Николая, не оказался на месте Арсения. Но более его занимало другое: расходились обычно по одному или группами с примерным интервалом в десять минут, выстрел он услышал, подходя к южным воротам парка, и шли они, с Диной Алексеевной и Верочкой, не торопясь.
Четырехлетняя исследовательская работа в библиотеке сделала Федора жестким аналитиком, и еще в вечер происшествия он понял, что у батюшки, кроме Арсения, должен был еще кто-то оставаться. Кто-то из своих, но кто? Федор пытался задавать друзьям отдельные вопросы, но Павел Артемьевич, или просто Артемьич – старик-историк – резко отчитал его за подобное самоуправство, к нему присоединился Игорь Сергеевич, и Федька вынужден был сдаться. Рация вновь натолкнула его на прерванные размышления.
Верочка что-то тихонько напевала себе под нос и, подставляя ладонь, радостно ловила маленькие прозрачные снежинки. Она легко ступала по размокшей дороге, словно пританцовывала на ходу, и, по-детски улыбаясь, глядела на сумрачный безмолвный лес. Ей хотелось смеяться, плясать или быстро побежать вперед и первой оказаться на месте. Еще она с трудом сдерживалась, чтобы не крикнуть этому острову: «Мы с