могли спорить с ней до самого утра, или целую вечность! Но меня ей не переубедить! Однако, наш диалог прервался настойчивым стуком в дверь.
– КАРИНА! КАРИНА! – голос мамы.
Черт!
Только этого не хватало!
– Открывай! Живо! – а это… это уже был голос ублюдка Виктора.
– Твою ж мать! Соня! Помоги! – завопила, седея прямо на глазах, схватившись за волосы. – У меня полкило кокса под кроватью! Мать вашууу! Заправь постель, быстрее, а я смою всё в унитаз!
Карина бросилась в ванную, вытащив из-под кровати какой-то белый мешочек с мукой, выпотрошила содержимое пакета в унитаз, быстро натянула на себя джинсы и толстовку, пока я, ногами пинала использованные презервативы под кровать, одновременно застилая постель с грязным, замызганным покрывалом, от которого несло протухшим яйцом.
– Это ты бля привела сюда этого недоделанного уё*бка? – с ненавистью и страхом в расширенных зрачках.
– Прости. Я не хотела.
Ещё бы минута, и они бы вышибли дверь.
Пришлось открыть.
– Соня! – Мама бросилась ко мне на шею, но я отскочила от неё как будто получила сильный удар по лицу. – Ты в порядке? Доченька? Господи! Прости меня! Простииии! – и давай рыдать, сдавливая меня, брыкающуюся, сопротивляющуюся, в удушающих тисках, – Я думала… Думала та машина… Тебя сбила. – Схватилась за сердце. – Ох…
Пока мать разбиралась со мной, Виктор тщательно сканировал взглядом комнату, будто догадывался, что здесь что-то неладно. Карина стояла в стороне, прижавшись к стене спиной, стучала зубами и подрагивала, как будто подхватила сильную лихорадку. А моя мама… у неё закружилась голова, да и лицо окрасилось в странный бледно-зелёный оттенок.
Виктор отвлёкся от изучения комнаты. Вовремя подоспел, подхватив мать на руки.
– Воды! Дайте ей воды!
***
Через несколько минут маме полегчало. Не знаю точно, была ли это постановка, или ей реально стало плохо, но на меня подействовало. Больше всего подействовали её, такие искренние, извинения.
– Ты вся промокла. Тебе ведь нельзя. Надо себя беречь. – Лепетала что-то сверхъестественное, пока мы с Виктором тащили её к машине. – Поехали домой, доченька. Ты ведь меня не бросишь? Не оставишь одну? Прошу! Умоляю. Не бросай. Я ведь так сильно тебя люблю. Я умру без тебя. Ты – моя жизнь. – Рыдала, крепко-крепко держала за руку.
И я разрыдалась.
Потому что поняла, что не смогу её вот так вот взять и бросить. Уйти насовсем. Навсегда. Бесследно. Она ведь себя погубит. Сопьется, обкурится, с крыши сиганёт. Она ведь моя мать… Мать-одиночка. Сама меня растила. Воспитывала. Заботилась. Мы не выбираем себе родителей. Но они наше всё.
Это они… и только они дали нам жизнь.
***
С Кариной мы распрощались. И слава богу.
Скорей всего, это была наша последняя встреча. В её клоповнике нам с малышом находиться опасно.
Мы с ней разные. Она слабая. Даже слабее меня…
Сдалась и сломалась. Пустила себя под плинтус. Превратилась в ничто.
Более