что мать немного остыла. Три дня назад на неё было страшно смотреть. Она напоминала вышедшего из ума огнедышащего дракона.
В принципе, таков её характер. Покричит-покричит, поругает, даже ударит… но потом, слава богу, остывает.
Когда мы вернулись домой, накрыв на стол, мама позвала меня на обед.
Не успела я взять ложку в руки, как вдруг, она огрела меня холодным, будоражащим вопросом. Былая радушность, в некогда мягком голосе, превратилась в мираж.
– Соня, ну и что мы будем делать дальше?
– Как что? – пожала плечами, откусывая корочку свежего хлеба. – Рожать.
Ну вот опять!
Начинается!
Мы ведь уже, кажется, расставили все точки над «i», ещё в больнице.
А она всё никак не успокоится!
В воздухе завоняло скандалом.
– Да что ты заладила! Что ты уперлась как прокаженная?! Рожать, растить, воспитывать! Неужели не понимаешь, что ты жизнь свою гробишь? Тебе девятнадцать! Ты ещё так молода! Да ты ещё сама, по сути, ребёнок! А когда родишь – жизнь навсегда закончится! Все эти пеленки, какашки, ночные крики, бессонница, сопли, болезни, послеродовая депрессия, осознание брошенности, ничтожности и то, что ты – мать одиночка! – повышенным тоном, перечислила на пальцах грязные аргументы, – Большая ответственность! А деньги где возьмём на жизнь? Ты ведь работать не будешь! А моей зарплаты едва-едва на двоих хватает. Без отца растить будем? А?
– Не переживай по этому поводу. Как-нибудь выкарабкаемся. Бабушке позвоню, пусть приезжает. Она будет помогать нянчиться, а я работать пойду на полставки. Виктор, вон поможет. Он ведь мне обещал…
– Что обещал?
– Помочь. И с Давидом тоже.
– Не смей произносить имя этого дерьма вслух! – звонкий удар кулаком по столу. Приборы посыпались на пол, а за ними следом моя любимая кружка, разбившись на сотню острых крупиц. – Пусть он сдохнет там, как крыса! В своей крысиной клетке, тварь такая! Дочку мне опорочил, дитя ей заделал, а сам в тюрягу сел, ирод проклятый! Тварь, мразь, скотина бездушная!
– Прекрати! Не говори так! – вскочила со стола, со всей дури пнула рядом стоящий стул, захлёбываясь, горем, болью, несправедливостью.
– Ты жизни не знаешь! А я… знаю. Хлебнула в своё время! Точно также, как и ты сейчас! Теперь вот жалею. Вот только не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки. Потому что очень сильно тебя люблю, доченька.
– Какие ошибки? Какие?? Аборт? Жалеешь, что не сделала аборт? И теперь я… – всхлипнув, – твоя ходячая проблема…
Психанула. Выбежала из комнаты, с дрожью в руках, с подступающей, чтоб её, тошнотой, глотая слёзы, дыша часто-часто, пытаясь надышаться, отдышаться, успокоиться!
Нам хватило пяти минут общения, чтобы снова начать ругаться.
По телу прошёл ток, в венах зажурчала желчь.
Я решила, что нужно как можно скорей прекратить спорить. Абстрагироваться, забаррикадироваться в комнате. Если и дальше так будет продолжаться я… я просто сбегу из дома, и она меня больше никогда не увидит.
Но