.

я:

      Продрогшие стены, сырости пятна

      и пасьянса оцепеневший фейерверк,

      Отпечаток туманный, на котором к шее

      твоей тянется клюв отточенного

      тюльпана.

      Но стоит лучу родиться в узком листе

      И ожить в дымной капельке крови –

      Передо мной ты опять, облеченная именем,

      Или золотом старым тающих листьев

      в сумерках августа.

      Пятый час.

      Прядь волос у пространства

      отсекла часть лица,

      Час, другой, и года –

      Время лета, огней глубоких и ясных.

      Август

      В камыше, тростнике, доходящем до плеч,

      В зыбком песке у белоснежного горла –

      Заблудиться, поникнуть и лечь.

      Близость сна – воистину блаженная участь,

      Удел – недоступный богам.

      Пребудет вовек лишь редчайший дар синевы

      в рощах влажных небес, да у глаз,

      Да в струящихся венах лилейных.

      И опять – шелест воздуха смять,

      В тростники погрузиться, в высохший лес,

      где, рукою нашарив непросохшую землю,

      Молвим: скоро лету конец.

      Провисли комариные стаи, лампа блещет в углу,

      Расположенье планет в грозном ободе тьмы

      птицам лжет, уходящим кругами.

      Где же мы будем, скажи, когда сожгут

      крыло мотылька

      и пыльцу по ветру пустят?

      Что споем, когда легкой стопой

      сладость почуем мертвого тела?

      Движенье планет исказилось,

      Из звездных колодцев отравленный ветер

      слепые пьет времена.

      В пересохший тростник, в опаленный камыш

      погрузиться нам суждено, созерцая

      бред тишайший стрекоз на слюде…

      Где будем мы, когда кончится лето?

      «Да, этот день казался ненужным…»

      Да, этот день казался ненужным.

      В день этот разум стоял неподвижно в тенистых

      колодцах созвездий.

      О, сколь дивно тело Господне! – рассеянно мы

      повторяли,

      Чудесны кудри его, что для пчел, будто улей,

      Для смерти – луг благоуханный, душистый.

      Но и это было не нужно.

      Прелесть лета неизъяснима, –

      Губы неуверенно шевелились,

      точно вор крался по крыше.

      Поросль сизая ветра на камне,

      Нитью ветхой увито запястье…

      Но и это было нам ни к чему

      на отлогих, заросших осокой

      пустынях,

      После дождя,

      Задолго до жизни.

      Тушь на мокрой бумаге

      Захарову-Россу

      1

      кривой черный ствол

      на грани неба и света

      снег первый

      день неизвестно по счету какой

      ничего мне не нужно

      я пьян

      голова не покрыта

      на осевшем прибрежном снегу

      цепь следов наливается льдами

      сырые ангелы в воды глядят

      огней желтых плеск

      в широких очах

      кто забыл

      кто не помнил

      2

      ничего