пешком, это полезно для здоровья, – утешила мать сыновей, слегка улыбнувшись, но улыбка тут же исчезла. – Ум прежде силы. Мы не знаем, с чем имеем дело, и это как раз нужно выяснить. Нужно, чтобы мы нашли Эрика раньше, чем арнэльмцы. И я на вас очень рассчитываю.
Уже в темноте Давид и Ким снова вышли на крыльцо. Нод в долине сверкал россыпью бледных огней, очерченный по кругу, как ожерельем, линией горящих факелов – постов ночной вахты. Ветер касался крон деревьев на склоне, те что-то шепотом отвечали ему, и пела, будто плакала в темноте, какая-то птица. Тихий вечер. Сегодня все отдыхают, никто из ночных воинов не покинет город.
Горничная уже вынесла лампу, повесила на крюк у двери. Запертый в стеклянную колбу мерцающий свет, украденный у первой весенней грозы, озарил лица братьев. Медные волосы с красноватым отливом, бледная кожа, острые выступающие скулы. Глаза разного цвета – у Кима левый глаз голубой, правый – золотисто-карий, у Давида – наоборот. Но на внешности их сходство заканчивалось. Если бы не оно, то никто не признал бы в них не то что близнецов, но даже дальних родственников. Ким, задумчивый, погруженный в себя мечтатель, и Давид, с его громким голосом, резкими движениями и желанием рваться вперед, не боясь препятствий, иногда чувствовали себя совсем чужими друг другу. И все-таки они были братьями, одной крови, связанные общим прошлым и землей – невидимой нитью, которая могла стать и спасением, и наказанием.
– Слушай, я это уже сто раз говорил, но скажу снова. – Давид запрокинул голову, посмотрел на усыпанное звездами небо. – Иногда я тебя совсем не понимаю, вот ни насколько. Зачем вся эта философия? Ты что, не хочешь, чтобы мы победили?
– Хочу. Но не хочу еще больше жертв.
– Если хочешь мира во всем мире, то ты родился не в то время, извини.
– Я не хочу мира во всем мире. То есть, конечно, хочу, но я не знаю весь мир, не видел его и вряд ли увижу. Но я вижу нас. И их. И иногда забываю, за что мы воюем.
– Когда забываешь, спроси меня, я тебе напомню. За право вернуться туда, откуда мы родом. За землю наших предков. За право жить как люди, а не прятаться от реки, как преступники, – из-за преступления, которого мы не совершали. Это достаточно веские основания?
– Это скорее оправдания. Основание может быть у чего-то, что строят, а мы только разрушаем.
Давид смотрел на него некоторое время молча, потом потряс головой, как будто не веря своим ушам.
– Честное слово, иногда я за тебя боюсь. Если бы ты не был сыном градоначальницы, то за такие разговоры тебя бы давно отправили к предкам. Те, говорят, были любители пофилософствовать…
– Разве наши предки были такими, как мы, Давид? Разве светлый князь Эльм, во имя которого мы воюем, Сердцем которого клянемся, – разве он был таким, как мы? Разве он полюбил бы наш народ, узнав его таким? Я иногда думаю, если бы он видел, что стало с его городом… может, вымолил бы у Арны для нас прощение.
Давид покачал головой.
– Она не простит. Пока не вернем ей сокровище, не простит. – И вдруг почти с отчаянием воскликнул: – Брат, ну ты что? Ты же видел эти сны, именно ты их видел. Неужели теперь