и внимательно по знакомой цепочке, не оступайся, не дергайся… Вот и пришел момент – быка за рога! Только от тебя теперь все и зависит, все в твоих, только, руках – вот и запусти в них, почувствуй уверенную силу…
И дрожь та тоже нужна – чуточку: она предвкушение борьбы грядущей.
Он проделывал все спокойно и четко, не спеша, но поспешая, старательно. Терпеливо дав только тесту расстояться и в деже дважды, и в формах лишние, в общей сложности, сорок пять минут – урок школьный…
– Ну что, – встретила его, явившегося на камбуз теперь к десяти утра, Полина, – как без меня, так, хороший хлеб получается?
Совершенно отчетливо звучал в ее голосе ревнивые нотки упрека.
Но, если и вправду так!..
– Да нет, Полина Владимировна, просто случайно совсем и получилось.
Для Хлеба он соврал: прости, Господи!..
– Пусть чаще так случайно получается, – подала голос с моечной Аленка.
Она уже становилась его союзником.
В следующую ночь Овсов смело добавил ко времени подъема теста еще четверть часа: по пять минут в каждой расстойке.
– Ну что, – Полина встретила его утром на самом пороге камбуза, и, преградив дорогу, с незнакомым еще Овсову живым блеском в глазах, заговорщицки понизила голос, – ты, парень, попал!.. И хорошо попал – до конца рейса.
– Спускался только что второй штурман, и сказал: чтоб такой, как сегодня, хлеб до конца рейса теперь был – не хуже!.. Так что – давай: руки уже не меняй – я больше к тебе с хлебом не лезу.
И понесло грешного!..
Каждую теперь ночь приходил он на камбуз в одиннадцатом часу, и предвкушение соприкосновения с некоей тайной, вторжение и овладение ею, будоражило его душу уже при повороте ключа в двери. Он тщательно и бережно мыл руки с мылом – тем предстояло пробовать сейчас температуру воды, плавно и даже нежно перемешивать в этой воде дрожжи, сахар и соль. Спустя два часа им предстояло ловко и умело разложить тесто по хлебным формам. И когда поднимется оно в них до чудесной своей высоты, не мешкая загрузить формы в печь. И тут уж не прозевать: выключить среднюю дверцу через девять, а верхнюю и нижнюю – через десять и одиннадцать минут соответственно – а то сгорит. Помощница печь исправно сделает свое дело, и еще через час с милым слуху стуком будут падать из опрокидываемых форм свежеиспеченные, желто-золотистые боками и коричневые верхушками, булки мягкого, свежего хлеба…
Теперь накрыть их сначала простыней, потом черным целлофаном, что распускал Овсов, полосуя большие мешки под мусор, и уж сверху – ватным одеялом: все, пусть остывают. Целлофан, что покроется обязательно теплыми каплями с одной своей стороны, надо будет обязательно выдернуть через час с небольшим. И повесить тогда сушиться на ручки верхней дверцы печи – как флаг: новая выпечка закончена! Ну, и продавить, напоследок, пару-тройку булок сквозь одеяло: какие мягкие удались!
С целлофаном – это его Полина научила: чтоб влага оставалась в хлебе, и не был тот сухим.
Вот этого никто из предыдущих