руки и низким голосом тихо заводит:
– Баю-баюшки-баю…
Саша без единого звука… встаёт со стульчика… с большим трудом… (кацманафт – гравитация!) делает два шага навстречу деду и… – падает (сила гравитации особенно велика в этот момент!) в его объятия.
Дедушка большой, тёплый и добрый, и байковая рубашка в клеточку на нём сухая; а Саша маленький, горячий и мокрый. И очень устал.
Продолжая (уже без слов) петь, а вернее мычать, свой «утробно-загробный» мотив, дед с Сашей на руках осторожно поднимается и, медленно покачивая его, идёт по коридору в сторону детской.
Мама бежит за ними на цыпочках, догоняет и знаками объясняет, что неплохо бы снять с ребёнка тяжёлые валенки: у того ноги уже болтаются, как у тряпичной куклы, и валенки в калошах – клоц-клоц, бум-бум – стукаются друг о друга. Ещё, чего доброго, разбудят…
– Уйди. Потом снимешь, – одним лицом, бровями, говорит дед. Руки-то заняты, а голосом он продолжает всё так же «страшно» петь.
Действительно, валенки и штаны потом можно снять.
Как хорошо, что на Саше, под кафандлом, – не лубаска (рубашка), не фитылок (свитерок) с высоким и узким горлом, а верх от пивамы! Удобно и нежарко. И низ – от неё же – вместо кавоток (колготок). Утром после завтрака еле удалось одеть и вывести этого мальчика на улицу: «Ни катю́ на голку!.. Ни катю́ на санки!..» Так и выволокли – в пижаме, надев поверх неё комбинезон и шубу.
Точно так же, как пришла, на цыпочках и словно по струнке, мама уходит, ретируется на кухню, где её за закрытой дверью и за накрытым столом тихо-тихо, как мышки, сидят и ждут такие же «приструнённые» Сашей «цыпочки» – папа и бабушка. Счастливые уже от одного только предвкушения обеда в тишине.
Условный рефлекс на «страшную песню» сработал.
«Саша и Волк».
Почти по Прокофьеву.
Или по Павлову?
Или по Сухомлинскому, Ушинскому, Песталоцци, Монтессори и Споку?
Или в полном противоречии с ними? То есть с их теорией. Или – с теориями?..
Неважно. Важно, что ребёнок уже спок… то есть спит.
«В тёмном небе Луна…»
В тёмном небе Луна
Плакала безутешно:
Всё одна да одна —
Некому ей, сердешной,
Слёзы с лица смахнуть,
Нос утереть платочком…
Всё не могла уснуть,
Плакала ночь за ночью.
Может быть, в темноте
Тоже хотела к маме?
Капали слёзы те
Крупными жемчугами…
Пали они на дно,
Море их приютило
И для тебя одной
В раковине хранило.
За спичками
Ой, напрасно, тётя,
Вы так слёзы льёте,
Муж ваш – редкий семьянин!
Л. П. Дербенёв «Не волнуйтесь, тётя!»1
Анаид – девочка очень красивая.
Голубые