ней. Скажи, говорил ли он с ней о любви?
Братья не держали друг от друга секретов.
– Говорить-то говорил, да толку никакого, – сказал Халльгрим с неодобрением. – Хельги хватило того, что у девчонки оказался жених дома, в Гардарики, и она ещё не успела его позабыть. Я ему сказал, что не так следовало бы с ней поступить, раз уж она ему приглянулась, да он меня не послушал. Ты же знаешь, какой он упрямый. Навряд ли он стал таким жалостливым, наверное, просто хочет, чтобы она сама подошла завязать ему тесёмки на рукавах…
На памяти Звениславки это была его самая длинная речь. Она съёжилась ещё больше, ей стало холодно под теплым меховым одеялом. А Халльгрим подумал и добавил ещё:
– Хельги верит даже этим её сказкам, будто к ней там сватался отчаянный конунг. Его послушать, Ас-стейнн-ки ни за что не стала бы обнимать какого-нибудь пастуха. Я так всыпал бы ей как следует за то, что наш Хельги ей недостаточно хорош. А он вместо этого говорит, будто утрата Гуннхильд больше не кажется ему такой уж потерей!
Фрейдис выслушала его и долго не произносила ни слова. Но потом Звениславка услышала:
– Думается мне, не к добру эта встреча, потому что он её полюбил.
Сказав так, она двинулась в дом. Звениславка замерла под одеялом, боясь, что дыхание её выдаст. Но Фрейдис и Халльгрим прошли мимо, не остановившись. Халльгрим проводил мать в её покой, подождал, пока ляжет, и ушёл, ступая бесшумно.
Звениславка ещё долго лежала с открытыми глазами, глядя на сходившиеся вверху стропила и не замечая колебавшихся теней, которыми ночь заселила внутренность дома…
Неужто пошагают мимо лето за летом – или зима за зимой, как считали здесь, – и каждая новая весна будет встречать её на этом каменном берегу? И придёт день, когда она свяжет свою косу в узел немилого замужества, и дочери с сыновьями будут носить по два имени сразу – одно словенское, другое урманское, как это бывает всегда, когда отец и мать из разных племён… И будут болтать по-урмански, а словенский язык станет для них чужим, потому что на нём не с кем будет говорить?
Слёзы бежали по щекам, впитываясь в мягкий мех. Звениславка даже не всхлипывала – боялась потревожить спавших рядом.
7
Видгу называли хорнунгом. Это значило, что женщина, давшая ему жизнь, была свободной, но мунд – свадебный выкуп родне – за неё не платили. Халльгрим хёвдинг никогда не имел законной жены. И долгих девять зим даже не подозревал, что где-то на юге, на острове Сольскей, где хозяйская дочь мимолётно подарила ему свою любовь, у него подрастал маленький сын…
Но на девятое лето родичи матери купили Видге место на торговом корабле, шедшем в Халогаланд. И отправили мальчишку на север. К отцу. Мать его готовилась к своему свадебному пиру: сын, незаконный и нелюбимый, её совсем не радовал.
Раб, посланный с Видгой, по дороге сбежал. До мальчишки-хорнунга ему дела не было. Видга про себя поклялся, что когда-нибудь разыщет его и убьёт – ибо не бывает злодеяний хуже предательства.
Но сначала следовало поглядеть на отца!
В Морской