богатом на романтические и исторические события семнадцатом веке. Но в нашем случае такого «перебора» не произошло. Джон чистосердечно предался безутешному горю, в то время как пастор долго и настойчиво взывал к кому-то на небе, чтобы тот непременно взял усопшего к себе, успокоил его душу, да и вообще принял на себя все заботы по благоустройству небесной, райской, одним словом – дальнейшей, пусть и загробной, но все же жизни усопшего.
Конечно же, в дальнейшем Джон поинтересовался, что говорил отец в свои последние минуты, когда сын покинул спальню. Но пастор суетливо отмахнулся – мол, бред, поток каких-то несуразных слов, что впрочем для него, пастора, не ново. Неоднократно ему приходилось слышать подобное у бесчисленного количества смертных одр, куда его приглашали с молитвой для несчастных.
Джон мысленно согласился с ним. Ведь чем можно, если не бредом, объяснить упоминание о каких-то несметных сокровищах, когда к концу жизни отец едва ли не стал бедняком. Дела и дом пришли в упадок, и вдруг – «много золота»…
Предстояла масса забот по организации похорон, потому-то и не досуг было Джону всматриваться в глаза пастора, который все это время упорно отводил взгляд в сторону, пряча его. А напрасно. Глаза у пастора горели, взгляд был возбужден, и, присмотревшись в тот миг к нему, можно было, не боясь ошибиться сказать: этот человек уверен, что стоит на грани величайшего события.
2
Джеймс Фрей еще некоторое время изучал отвлеченным взглядом верхушки куполов небольшой часовенки, расположенной на самой окраине Бристоля, понаблюдал за перемещением стаек птиц, что никак не могли успокоиться и бесконечно то садились на краешек крыши, то снова взлетали с нее, но вспомнив, зачем он здесь, поспешно устремил взгляд на дорогу, ведущую к центру города, но не увидев там ожидаемого, чертыхнулся и снова нервно зашагал взад-вперед. Грета не было уже довольно долго, и эта задержка все больше злила его. Ну, еще можно понять, когда речь идет о том мерзавце, но здесь еще друг начал испытывать терпение Фрея. Все сегодня как будто сговорились против него! Что за дикие времена! Никакого почтения к обязательствам чести, никакого уважения к терпению друга. Черт знает что! И ему, Джеймсу Фрею, продолжателю знатного рода, приходится жить в окружении всей этой мерзости. Какое-то ничтожество имеет наглость оскорбить его, а потом еще и пытается уклониться от ответа за свой поступок. И от кого это все терпит?! От какого-то бедняка, сынка никчемного, давно разорившегося графа. До они этим только имя дворянина позорят! И она, глупая, предпочла это ничтожество ему, Джеймсу Фрею! Поставила выше него этого мерзавца, да…
От нахлынувшей волны возмущения у Фрея даже потемнело в глазах. События того вечера снова встали перед ним, это происходило часто в последнее время, и не было ни конца ни края наваждению…
… Трое человек из числа огромного количества гостей, приглашенных на традиционно устраиваемый Королевской Морской Академией в Бристоле