А.И. Буркиным», и вдруг портрет жирного Плаща Севы Зайцева с еще более неожиданной припиской:
«Это Всеволод Зайцев, очень интеллигентный и талантливый молодой человек, которого следователь Генеральной прокуратуры Магомедрасулов посадил в тюрьму, где сделал из этого юного дарования гомосексуалиста»…
– А Зайца-то ты зачем прописал?
– У нас же общий следак. Этим я показываю, какая все-таки мразь этот Магомедрасулов. К тому же мне искренне жалко Зайца.
В своей нелюбви к следствию Шер пошел еще дальше. В тюремном ларьке из средств гигиены можно было приобрести губку для душа со звучным именем «Кайфушка». После получаса художественных усилий над губкой посредством маникюрных ножниц из-под руки Шера вышло пористое творение, по контурам напоминавшее человечка. Для большего сходства Слава там, где предполагалась голова, нарисовал фуражку, глаза и рот, ниже сердце, еще ниже – репродуктивные органы. По утверждению мошенника, это не что иное, как кукла вуду Магомедрасулова. В последующие дни утром и вечером Слава ожесточенно втыкал зубочистки в вышеперечисленные фрагменты анатомии изуродованной «Кайфушки». При этом пронзенный деревянными шпажками поролоновый следак все время болтался вверх ногами, привязанный к шконке Шера.
– Что это у вас висит? – спросил на утренней проверке дежуривший «мальчик-девочка».
– Это следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации Магомедрасулов, – четко доложился Шер.
– Ааа… Эта… – промямлил капитан, пытаясь сформулировать следующий вопрос, но, вконец растерявшись, молча ретировался.
Шер оказался очень удобным сокамерником, веселый жизнелюб, тонкий психолог, что позволяло в разговорах избегать острых углов, которые неизбежно вылезают во время длительного общения между достаточно разными людьми. А еще он мало ел. Это обстоятельство в ту пору стало существенным достоинством Славы, поскольку, честно говоря, сидеть было голодновато.
Раз в месяц Шеру заходила вареная курица, но ее удавалось растянуть максимум на неделю. Мне в передачах разрешалось получать только рыбу крутого засола и сырокопченую колбасу. Тюремного же ларька могло не быть и месяц, и два. Приходилось есть баланду и хотя, по слухам, ее сдабривали расширяющей сознание фармацевтикой и бромом, выбора не оставалось.
– Давай картошку во фритюре сделаем, – как-то раз предложил Слава.
– Шутишь?
– Вовсе нет. Масло подсолнечное у нас есть, картофана наловим в баланде, солью у баландерши разживемся.
– А фритюрницей у кого разживаться будем?
– Гляди сюда, у меня есть кипятильник. – Слава перешел на шепот, косясь на тормоза. – Заливаем масло в железную шленку, туда кипятло. Когда масло закипит, наваливаем туда картошки. Всех делов-то…
– А почему нет. Попробуем, – обрадовался я одной только мысли о румяной картошечке с хрустящей корочкой.
Однако простой технология оказалась только на первый