я тебе все припомню, при первой же возможности отомщу. Знай это!
Вот же глупая пигалица. Самая мелкая в классе, а яда на трех гадюк хватит. И ведь что характерно, такие люди обиду всю жизнь помнят. По прошлой жизни он с ней толком никогда и не общался, путалась под ногами, язвила понемногу, но так, как сейчас, точно друг на друга не наезжали. Шалишь! Последнее слово за ним. Предположительно сделал умильную морду, ласковым голосом чуть ли не промурлыкал:
– Золотце, если ты еще хоть раз попытаешься выставить Ирку в таком свете, как сегодня, я даже случая ждать не буду, ославлю на всю школу. Поверь, повод найду, а не найду, так подведу к поводу, и свидетели отыщутся. Не нужно становиться моим врагом, хлопотно это.
Отвернувшись, спокойным шагом пошел в сторону лестницы. Последним уроком была НВП, которую преподавал старший лейтенант Дынин Иван Степанович. «Старый перец», вечно ходивший в общевойсковой форме с планками наград на груди, красивший волосы в радикально черный цвет, но по причине морщин моложе от этого не выглядевший. В юном возрасте на такого человека обращаешь мало внимания, воспринимаешь как должное. Есть, ну и есть человек! Лишь через много лет Михаил узнает, что Дынин на войне был геройским парнем, войсковым разведчиком, кавалером двух орденов Славы, а войну он в Праге закончил. Только узнал он это, когда самого военрука уже в живых не было.
На его уроках ученики не только учились военному делу, но и знакомились с тупым армейским юмором. Любимая его поговорка, когда он класс строил в одну шеренгу, была: «Вы должны видеть грудь четвертого человека! Да-а, у нее же груди нет!» Хотя дядька он был вообще-то не злой.
Возле класса НВП был стендик «Никто не забыт, ничто не забыто», камешки насыпаны и стояла наполовину отпиленная гильза от пушки. Шутники его так «любили», что частенько он вынужден был уносить эту гильзу домой в своем портфеле.
Когда Дынин вызывал к доске девчонок, на столе у него лежал учебник, и те безбожно считывали по нему ответ, а он еще и страницы переворачивал. А вот к парням отношение было другим. Считал, что мужчина обязан знать предмет, как «Отче наш…», ему ведь после школы в армии служить точно предстоит. Никаких скидок. Ты должен! Ты можешь!
Когда Каретников подошел к классу в самом торце третьего этажа, напоролся на общую нервозность «боевых» товарищей. Ухватив под руку Игорька Самарина, поинтересовался:
– Что за кипиш?
– Степаныча неожиданно гороно проверить решило, комиссия из трех человек приперлась. Открытый урок будет. Наши кумушки уже все обсосали. Говорят, настучал кто-то, как он уроки проводит. Если что не так, турнут военрука.
– Час от часу не легче.
– Во-во! И я о том же.
Взгляд снова упал на волновавшуюся толпу одноклассников. Им ведь тоже несладко! Если плохо все пройдет, мало того что сам класс ославят. Мол, олигофрены, не могут двух слов связать! Так еще и родители… А год этот по учебе выпускной.
Э-хе-хе! Ну, что за жизнь пошла? Ведь не нужно светиться! Совсем не нужно. Серой мышкой доковылять до цели, а там уж…